Роман Добрый - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

— Господи! Ваше превосходительство! Да неуже­ли нашли?

— Пока нет еще. Но, кажется, напал на след, — уклончиво ответил мой гениальный друг. — Я вызвал вас так спешно потому, что, может быть, вы понадобитесь. Слушайте, X., вы помните тот трактир, где мы были?

— Конечно.

— Так вот, вы отправитесь туда вместе с господином Вахрушинским. Там находится переодетая полиция. Пароль — «Белый голубь». Лишь только вы явитесь туда, сейчас же возьмите с собой пять человек и оцепи­те с соблюдением самых строжайших предосторожно­стей ту часть сада, которую я вам показывал. Ждите моего сигнального свистка и тогда бросайтесь немед­ленно. Пора, господа, двигаться! Мы поедем с док-тором.

Нас поджидали сани и быстро нас помчали опять по безлюдным, пустынным улицам.

Мы очутились на окраине одной из подмосковных слобод, но не той, где были вчера.

Путилин слез и велел кучеру (впоследствии я узнал, что это был переодетый полицейский) поджидать нас тут.

Перед нами расстилался огромный огород с бесчис­ленными рядами гряд, запушенных легким снегом. Рядом с ним возвышался каменный двухэтажный дом. Окна старинного типа, как верхнего, так и ниж­него этажей, были наглухо закрыты железными ставнями с железными болтами. Ворота с дубовыми засовами. Высокий бревенчатый забор с большими гвоздями вверху окружал сад, примыкающий к дому.

— Нам надо пробраться туда, в самую середину сада, — шепнул мне Путилин.

— Но как нам это удастся? Смотри, какой забор... и гвозди...

— Иди за мной! Мы поползем сейчас по грядам и проникнем с той стороны огорода. Я высмотрел там отличное отверстие.

Мы поползли. Не скажу, господа, чтоб это было особенно приятное путешествие.

Мы ползли на животе, по крайней мере, минут во­семь, пока не уперлись в забор.

Путилин приподнял оторвавшуюся крышку забора и первый пролез в образовавшееся отверстие. Я — за ним. Мы очутились в саду.

Он был тих, безмолвен, безлюден. В глубине его виднелась постройка-хибарка типа бани.

— Скорее туда, — шепнул мне Путилин.

Через секунду мы были около нее.

Путилин прильнул глазами к маленькому оконцу.

— Слава Богу, мы не опоздали! Скорее, скорее!

Он открыл дверь, и мы вошли во внутренность до­мика.

Это была действительно баня. В ней было жарко и душно.

Топилась большая печь. Яркое пламя бросало кро­вавый отблеск на стены, на полок, на лавки.

Путилин зорко оглядел мрачное помещение, напо­минающее собою застенок средневековой инквизиции.

— Скорее, доктор, лезь под полок! Там тебя не увидят. Я спрячусь тут, за этим выступом. Торопись, торопись, каждую секунду могут войти.

Действительно, лишь только мы разместились, как дверь бани раскрылась и послышалось пение старче­ского голоса на протяжно-заунывный мотив:

Убить врага не в бровь, а в глаз,Разом отсечь греха соблазн:Попрать телесно озлобленье,Сокрушить ада средостенье...

Признаюсь, меня мороз продрал по коже. Эта не­обычайная обстановка, этот заунывный напев, эти не­понятные мне какие-то кабалистические слова...

— Иди, иди, миленький! — раздался уже в са­мой бане тот же высокий, тонкий старческий голос. — Иди, не бойся! Ко Христу идешь, к убелению, к чисто­те ангельской.

Вспыхнул огонек.

Теперь мне стало все видно. Старичок, худенький, небольшого роста, вел за руку высокого, стройного мо­лодого человека.

Он зажег тонкую восковую свечу и поставил ее на стол, на котором лежали, на белом полотенце, крест и Евангелие.

Старик был в длинной холщовой рубахе до пят, молодой человек тоже в белой рубахе, поверх которой было накинуто пальто.

— А ты теперь, миленький, пальто-то скинь. Жар­ко тут, хорошо, ишь, как духовито! Благодать! Пока я «крест раскалять» буду, ты, ангелочек, почитай Евангелие. От евангелиста Матфея. Почитай-ка: «И суть скопцы, иже исказиша сами себе царствия ради не­беснаго».

Страшный старикашка подошел к ярко пылавшей печке, вынул острый нож с длинной деревянной руч­кой и всунул его в огонь, медленно повертывая его. Нож быстро стал краснеть, накаливаться.

Я не спускал глаз с молодого человека.

Лицо его было искажено ужасом. Он стоял как пришибленный, придавленный. Его широко раскрытые глаза, в которых светился смертельный страх, были устремлены на скорчившуюся фигуру старика, сидя­щего на корточках перед печкой и все поворачивающе­го в огне длинный нож.

Моментами в глазах его вспыхивало бешенство. Казалось, он готов был броситься на проклятого гно­ма и задавить его. Губы его, совсем побелевшие, что-то тихо, беззвучно шептали...

— Страшно... страшно... не хочу… — пролепетал он.

— Страшно, говоришь? И-и, полно, милушка! Сладка, а не страшна архангелова печать. И вот поверь, вот ни столечки не больно, — утешал молодого человека страшный палач.

— Ну, пора! — поднялся на ноги старик. — Пора, милушка, пора! Зане и так вчера дьявол явился в страшной пелене. Не к добру это!

И он с раскаленным добела ножом стал прибли­жаться к молодому человеку.

— Встань теперь, Митенька, встань, милушка! Дело божеское, благодатное. Одно слово: «Духом святым и огнем»... Не робь, не робь, не больно будет.

Молодой человек вскочил, как безумный. Он весь трясся. Пот ужаса капал с его лица.

— Не хочу! Не хочу! Не подходи!

— Поздно, миленький, поздно теперь! — сверкнул глазами старик. — Ты уж причастие наше принял...

— Не дам... убегу... вырвусь... — лепетал в ужасе молодой человек.

— Не дашь? Хе-хе-хе! Как ты не дашь, когда я около тебя с огненным крестом стою? Убежишь? Хе-хе-хе, а куда ты убежишь? Нет, милушка, от нас не убежишь! Сторожат святые, чистые белые голуби час вступления твоего в их чистую, святую стаю. Поздно, Митенька, поздно!.. Никто еще отсюда не выходил без убеления, без приятия чистоты... Брось, милушка, брось, не робь! Ты закрой глазки да «Христос воскресе» затяни.

— Спасите меня! Спасите! — жалобно закричал молодой человек голосом, в котором зазвенели ужас, мольба, смертельная тоска.

— Никто не спасет... никто не спасет. Христос те­бя спасет, когда ты убелишься! Слышишь? — прошеп­тал «мастер» с перекошенным от злобы лицом.

И он шагнул решительно к молодому человеку, од­ной рукой хватая его за холщовую рубаху, другой протягивая вперед нож.

— Я спасу! — раздался в эту страшную минуту го­лос Путилина.

Быстрее молнии он выскочил из засады и бросился на отвратительного старика.

Одновременно два страшных крика пронеслись в адской бане: крик скопческого «мастера»-пророка и крик молодого человека: