Дэвид Линч - Интервью: Беседы с К. Родли

Официально Эл считался слепым. Ну то есть как-то видеть он мог, но водить машину права не имел. В Филадельфии у него был «паккард», но водил его друг Боб, а сам Алан ездил пассажиром. Он просил, чтобы Боб вел по самой бровке, левыми колесами по дороге, а правыми по обочине. Этот «паккард» был тяжелой машиной, с амортизаторами, как у грузовиков, очень сложной конструкции. Алану просто нравилось, как они сглаживают ухабы, и чем ухабистей дорога, тем лучше.

Эл умер в прошлом году. От рака. Он боролся три года, благослови его Господь. Я любил Алана, понимаете, он был моим близким другом. Было здорово работать с ним над звуком, потому что он был таким увлеченным и таким одаренным и работоспособным товарищем.

Вы сказали однажды, что на человека влияет место, где он живет. Лос-Анджелес — это особенное, специфическое место. Что вас в нем привлекло?

В первую очередь яркий свет. И еще разнообразные ощущения, витающие в воздухе. Но, как и везде, там все постоянно меняется. Чтобы принять Лос-Анджелес, нужно больше усилий, чем для любого другого города. Потому что он такой разнородный и у каждого района своя атмосфера. Что я по-настоящему люблю, так это ездить там на машине, и время от времени — особенно вечерами — можно поймать едва уловимую атмосферу великого кинематографического прошлого. Там всё вокруг — вроде живого свидетельства тех дней. Даже хочется пожить в те годы. Думаю, если бы такая возможность была, только там в прошлом я и хотел бы оказаться. Может, современники свою эпоху не ценили, но это было невероятное место на заре кинематографа. Испортилось все, наверное, уже в пятидесятые или в шестидесятые.

Коль скоро города ассоциируются у вас с опасностью, как насчет Лос-Анджелеса? Вы его боялись? Там ведь может быть довольно страшно.

Ну, как я уже говорил, в этом городе очень много света. Конечно, Лос-Анджелес становится более опасным, но когда я первый раз приехал сюда из Филадельфии, то почувствовал, что страх испарился, просто исчез. Довольно занятно возвращаться мыслями в прошлое — и понимать, насколько напряженной была моя жизнь в Филадельфии. По сравнению с ней Лос-Анджелес был как мечта. Помню, бензин стоил двадцать три — двадцать пять центов за галлон. У меня был «фольксваген», и мне хватало трех баксов, чтобы наполнить бак. Солнце грело мне спину, машина была заправлена под завязку, и я мог себе это позволить. Я мог пойти в магазин и все купить. Я этого добился. После того как у меня не было вообще ничего, понимаете? Я мог жить, как все остальные люди. А потом что-то резко пошло не так. Бензин подорожал, все подорожало, и теперь мне тут по-настоящему сложно. В некоторых районах даже просто выйти на улицу купить еды — уже проблема. Но было короткое золотое время, когда в этом городе у меня все было отлично.

Если бы к семидесятому году вы решили, что нужно начинать снимать кино, как вы думаете, вы неизбежно оказались бы именно тут?

Нет. Снимать можно везде. И я не привязан к определенной студии. Благодаря всем этим странным способам связи ты можешь сидеть в лесу, общаться со своим агентом и делать кучу дел за компьютером. Это действительно важно. Жить в таком месте, где по-настоящему нормально себя чувствуешь. Это не мой дом, но я провел здесь больше времени, чем в любом другом месте. И мне действительно нравится чувствовать здесь отзвуки прошлого. Сновидческого, киношного прошлого.

Вы переехали сюда еще до того, как начали снимать «Голову-ластик»?

Да, в семидесятом. А «Голову-ластик» я стал снимать в июне семьдесят второго, хотя подготовку начал еще в семьдесят первом.

3.«Голова-ластик»

Я вижу себя

Как нежданный гость с другой планеты, фильм «Голова-ластик » начал свое неспешное вторжение в 1976 году. Он сбивал с толку критиков и вербовал первых союзников на чужой территории - эстетствующих киноманов-полуночников, - так выглядели самые ранние, незабываемые сводки с полей. Типичным был слегка ошарашенный отклик из числа первых появившихся в Англии рецензий, где критик признавал исключительную оригинальность фильма, изо всех сил пытаясь доискаться до точного смысла его незаурядного содержания. Попытки распознать связный и осмысленный сюжет провалились. Отказавшись в итоге оперировать грубым критическим инструментом, рецензия постановила, что «Голова-ластик» -это кино, которое «нужно не объяснять, а просто пережить».

Для Линча это идеальный отзыв, потому что он парадоксально ближе всего к его собственным суждениям. Дэвид отказывается анализировать образы, звуки и идеи, которые сами рассказывают ему о себе, зачастую прямо во время съемки. Этот отказ принято списывать не только на уникальность самих этих образов, но и на периодическую неспособность режиссера точно сформулировать, что он, собственно, хотел сказать. Его желание «говорить напрямую» при помощи фильма в сочетании с верой в публику, которая в состоянии увидеть все своими глазами, сообщает его фильмам их странную, влияющую на чувства силу.

Даже когда определенные сцены имеют четкое персональное толкование, Дэвид часто отвечает на вопросы: «Не знаю», «Не хочу об этом говорить», и нет более характерного в этом смысле фильма, чем «Голова-ластик», - наверное, его самой личной и загадочной картины. Линч не желает подбирать определения своим образам и сценам из фильмов просто ради объяснений и обоснований. Он определенно держит подобные телодвижения за неуместную и ненужную часть творческого процесса. Даже хуже - за попросту вредную часть. Это затвердили наизусть его близкие. Как пишет Тоби Килер: «Я спросил его - Дэвид, а про что „Дикие сердцем"? А он ответил - ну, это фильм про один час и сорок пять минут». Или, как утверждает Пегги Риви: «Если он в состоянии ответить на вопрос о содержании своих фильмов, то они точно не про то!»

Нежелание Линча как подтверждать разнообразные толкования «Головы-ластик», так и раскрывать собственное понимание многочисленных абстракций в фильме даже вышло за пределы интерпретаций и коснулось деталей съемочного процесса, в частности работы над «ребенком». Это тщательно охраняемый секрет, известный, наверное, только небольшой группе его преданных соратников по съемочной группе. Линч сделал на эту тему пару заявлений («он родился по соседству», «может быть, мы его нашли»). Вначале все выглядело так, будто Линч всего лишь в шутку нагнетает загадочности вокруг фильма. Можно было также предположить, что мир Генри Спенсера до сих пор настолько реален для Линча, что любое другое объяснение просто исключено.