Владимир Хандорин - АДМИРАЛ КОЛЧАК: ПРАВДА И МИФЫ

В эти дни Колчак встречается с чешским генералом Р. Гайдой. Это был предприимчивый авантюрист, бывший военный фельдшер австро-венгерской армии, присвоивший себе в плену офицерское звание. Попав в русский плен и затем в ряды чехословацкого корпуса, в дни мятежа этого корпуса в 1918 году он сделал головокружительную карьеру. Вскоре он перешел из чехословацкого легиона на русскую службу, стремясь лично выдвинуться в обстановке русской смуты. В противоположность ему, остальные чешские генералы и офицеры, не говоря уже о солдатах, оказались втянутыми в водоворот Гражданской войны в России поневоле.

В беседе с Колчаком Гайда первым высказался о необходимости военной диктатуры. На роль диктатора он прочил… себя, ни больше ни меньше! Колчак, резонно считая, что преобладать в борьбе с большевиками будут русские войска, высказывался за выдвижение русского. Он говорил: «Для диктатуры нужно прежде всего крупное военное имя, которому бы армия верила, которое она знала бы, и только в таких условиях это возможно».[38]

Имел ли в виду он уже тогда себя? Нельзя говорить об этом утвердительно, но, зная честолюбие Колчака, можно предположить, что он был готов рассматривать такой вариант, был изначально не против такого поворота событий. Однозначно можно сказать одно, и этого он впоследствии не скрывал перед своими следователями: к моменту приезда в Омск он политически определился, придя к выводу о том, что единственным средством победить большевизм может быть военная диктатура.

В это же время по заданию крупной подпольной антисоветской организации «Национальный центр» из Москвы в Сибирь выехал видный сибирский кадет, в прошлом депутат 4-й Госдумы В.Н. Пепеляев. «Национальный центр командировал меня на восток, – отмечал он, – для работы в пользу единоличной диктатуры и для переговоров с адмиралом Колчаком в целях предотвращения соперничества имен Алексеева и Колчака. Со смертью Алексеева кандидатура адмирала стала бесспорной...». Свидетельство Пепеляева очень важно. Очевидно, кандидатура Колчака рассматривалась в этих кругах уже довольно давно, но его длительное время не было в России.

Партия кадетов, до революции являвшаяся оплотом либерализма, уже в 1917 году довольно быстро «очнулась» и поняла, что в обстановке революционного хаоса спасти положение может только диктатура. В отличие от так ничему и не научившихся революционно-демократических партий (эсеров и др.), кадеты все же извлекли кое-какие уроки из событий 1917 года. Они не могли ни забыть, ни простить себе, с какой легкостью они упустили тогда власть.

Но поскольку партийные политики либерального толка не имели для осуществления диктатуры ни воли, ни навыков (в отличие от большевиков), оставался только один вариант – диктатура военных, чему в особенности благоприятствовала обстановка Гражданской войны (именно поэтому кадеты еще в 1917 году поддержали выступление генерала Корнилова). Обобщая печальный опыт интеллигенции у власти в ходе революции (во Временном правительстве и сибирской Директории), омская газета «Наша заря» позднее писала: «Мы всегда склонны думать, что мы… больше понимаем, лучше работаем, но стоит только нас поставить на работу, и мы должны сознаться в полной неспособности делать дело».[39] И тот факт, что российская либеральная интеллигенция в то время добровольно уступила первенство и власть военным, весьма показателен.

В любом случае, кадетская партия стала главной политической опорой Колчака и других белых режимов. 16 ноября 1918 года, за 2 дня до колчаковского переворота, конференция кадетской партии в Омске приняла следующую резолюцию[40]:

«Партия должна заявить, что она не только не страшится диктатуры, но при известных обстоятельствах считает ее необходимой… На Уфимском совещании государственные силы допустили ошибку, пойдя на компромисс с негосударственными и антигосударственными элементами (имелись в виду представители революционной демократии – В.Х.)… Партия находит, что власть должна освободить страну от тумана неосуществимых лозунгов».

По поводу собравшегося в это время на Урале съезда членов разогнанного большевиками Учредительного собрания, состоявшего в большинстве из эсеров и занимавшего позиции социалистической демократии и интернационализма, в резолюции говорилось: «Партия не признает государственно-правового характера за съездом членов Учредительного собрания, и самый созыв Учредительного собрания данного состава считает вредным и недопустимым».

Впоследствии, говоря о своей роли в организации колчаковского переворота на партийной конференции в мае 1919 года, лидер омских кадетов А. Клафтон с гордостью заявил: «Мы стали партией государственного переворота… и приняли на себя всю политическую ответственность».[41] Сибирские кадетские вожаки – В. Пепеляев, В. Жардецкий, Н. Устрялов, А. Клафтон – стали трубадурами диктатуры.

Но кто мог претендовать в тот период на роль диктатора? Наиболее популярные вожди старой русской армии – генералы М.В. Алексеев и Л.Г. Корнилов – уже ушли из жизни (да Алексеев и не мог бы реально играть роль диктатора по свойствам своего мягкого характера). Колчак создал себе имя еще до революции как выдающийся флотоводец, а в 1917 году всю Россию облетела история с его выброшенным в море кортиком. Его мужеством восхищались. А за время заграничной поездки он успел приобрести уважение английских и американских военных и дипломатов, а позиция последних имела несомненное значение, поскольку кадеты и другие крайние антисоветские политические силы в России неизменно поддерживали с ними связи.

По дороге В. Пепеляев встретился с Р. Гайдой и имел разговор на ту же тему, называя Колчака кандидатом в диктаторы. По словам Пепеляева, ему удалось убедить в этом самоуверенного чеха, и в заключение тот ему пообещал: «Чехов мне удастся убедить». Поскольку чехословацкий корпус представлял в те месяцы серьезную и сплоченную вооруженную силу, его позиция была немаловажной. Сразу оговоримся, что «убедить» чехов до конца Гайде так и не удалось – основная масса их была настроена демократически. Тем не менее его влияние на них – наряду с воздействием эмиссаров Антанты – способствовало тому, что они по крайней мере сохранили в той обстановке нейтралитет.

Как и из Японии во Владивосток, через Сибирь Колчак ехал как частное лицо в штатской одежде. В Омск он приехал в середине октября и оттуда написал письмо генералу М.В. Алексееву на юг, где сообщал о своем решении пробираться в расположение его войск и работать под его началом (напомним, что еще до Февральской революции Алексеев был начальником штаба Верховного главнокомандующего и фактическим руководителем вооруженных сил России). Он еще не знал, что за неделю до письма Алексеев скончался (после чего во главе Добровольческой армии окончательно утвердился А.И. Деникин).