Их в разведку водила Леля - Георгий Борисович Пороженко
После первой совместной диверсии на «железке» Леля дала всем три часа отдыха, а потом повела нас в лагерь Бориса Вацлавского. Я рассказал ему о партизанском отряде Виктора Ливенцева и о других известных мне отрядах. После очередного радиосеанса с Большой землей Вацлавский сообщил, что Центр дал командирам местных отрядов добро на разговор по рации.
Сам опытный подрывник и разведчик, я считаю Лелю своей учительницей, а себя — ее прилежным учеником.
11
Виктор Ильич Ливенцев
Когда Павел Кожушко вернулся с очередного задания и подробно доложил о встрече с Колесовой и Борисом Вацлавским, я с превеликой радостью принял предложение провести радиосеанс с Москвой. Год с лишним ждали мы этого часа, и вот наконец встреча с людьми с Большой земли. Каково там? Ведь с начала фашистской оккупации мы не получали центральных газет, у многих по ту сторону фронта остались семьи, для которых мы были «пропавшими без вести». И, как выяснилось позже, на многих из нас даже пришли «похоронки». Поэтому можно представить мое состояние, когда вместе с Кожушко я пошел на встречу с Лелей Колесовой. Только она знала проходы через заминированную местность, ведущие в лагерь Вацлавского.
Не столь важно, как мы дошли до лагеря Бориса Вацлавского — высокого, крепко сложенного человека, опытного разведчика. За окладистую бороду его называли Бородачом.
Наконец-то состоялся мой первый радиосеанс с Центром. В ответной радиограмме Центральный штаб партизанского движения дал четкие указания о порядке подчиненности отрядов, о том, на какие именно железнодорожные участки необходимо обратить особое внимание (Гомель — Минск, Борисов — Орша, Могилев — Жлобин). Большая земля стала присылать нам на транспортных самолетах взрывчатку, мины, вооружение, боеприпасы. И первой из тех, кто вывел нас на связь с Москвой, была Леля Колесова.
Она поражала всех нас, бывалых, смелых вояк, своей редкостной храбростью, удалью, граничащей на первый взгляд с ухарством и бесшабашностью. Но, как я понял вскоре, за всем этим стоял продуманный, тонкий расчет. Чего стоит только ее операция, получившая название «мина-ребенок».
А началось все так. После совместных с Кожушко удачных диверсий на железной дороге девушки опять стали действовать самостоятельно. Не один раз ходили они на «железку», но подложенные под рельсы мины не срабатывали: то ли батарейки отсырели, то ли еще что, а вражеские эшелоны с живой силой и техникой беспрепятственно шли к фронту. В то же время у Павла Кожушко, который выпросил у девушек изрядное количество взрывчатки, детонаторов и мин, эшелоны взлетали на воздух как по заказу. Настроение у девушек сильно упало.
— Павел, конечно, выдающийся подрывник, но мы тоже не лыком шиты, — хмурясь, сказала мне вскоре Леля. — Попробую пойти сама, причем днем.
Выходить на «железку» днем не отваживались даже самые опытные подрывники.
Как ни пытались мы с комиссаром отряда Д. А. Лепешкиным отговорить Лелю от этого крайне рискованного шага, она твердо стояла на своем:
— Не волнуйтесь, я все продумала.
Переоделась во все крестьянское, запеленала тол и мину в обрывок одеяла, как грудного ребенка. Привязав свое «детище» к велосипеду, отобранному у одного из полицаев, Леля укатила, помахав на прощание рукой.
Ждем ее день, второй. Серьезно забеспокоились. Но к исходу второго дня она вернулась взволнованная, веселая. Ее обступили, посыпались вопросы:
— Где пропадала? Как дела?
— Вы мне сначала поесть дайте, — улыбнулась Леля, — я от голода буквально с ног валюсь.
С аппетитом поела и рассказала:
— Только я велосипед в надежном месте спрятала, смотрю, полицейский на тропинке появился. «Чья будешь?» — спрашивает. Хорошо, один партизан как-то рассказал мне, что в деревне рядом его тетка живет, даже хату показал. Так я полицаю и объяснила, мол, иду к тетке. Он недоверчиво хмыкнул, за мной увязался, прямо до хаты проводил. Пришлось мне для него горячую встречу с «тетей» разыграть. «Тетенька, милая, здравствуйте!» — обняла ее, целую и шепчу: «Привет вам от Володи». Хозяйка, спасибо ей, понятливая оказалась. Захлопотала, закуску на стол поставила. А полицай не уходит. Хозяйка бутылку самогона ему сунула, он даже не поблагодарил, зато с глаз скрылся.
Переночевала у хозяйки и часам к одиннадцати дня к «железке» вышла. «Ребеночка» в кусты положила и присоединилась к старушке с девочкой щавель собирать. Вдоль полотна полицай с винтовкой в руках прогуливается, на нас подозрительно посматривает. А тут как раз вдали гудок паровоза послышался. Вижу, длинный эшелон в сторону фронта тянется, на платформах то ли орудия, то ли танки под брезентом. Я уже и место подходящее присмотрела для «ребеночка» — на повороте, в низинке. Только этот гад, изменник, на бугор возле телеграфного столба уселся — и ни с места. Его бы прикончить, да на выстрел соседние часовые сбегутся, «ценный» состав целехонек останется. Была не была! Подбегаю к полицаю, шепчу на ухо: «Вы здесь, пан полицай, носом клюете, а рядом на опушке леса группа партизан залегла, определенно эшелон подорвать собираются! Вам надо на станцию, караул упредить, только не по насыпи бегите, а то партизаны нас обоих ухлопают!» Полицай свою винтовку подхватил и без оглядки затрусил в сторону станции. А состав уже совсем близко, секунды нельзя терять. Подскочила я к кустам, хватаю своего «ребеночка», старушке с девочкой тихо крикнула: «Немедленно в лес!», а сама — к полотну… Ну а все остальное было делом техники, которая у нас с вами хорошо отработана…
Едва успела за кусты отбежать, слышу, громыхнуло… Повалился набок паровоз, вагоны, платформы с танками, орудиями полезли друг на друга, закувыркались…
— Я опрометью, — продолжала Леля, — помчалась к месту, где свой велосипед оставила. Но было уже поздно: дорога назад гитлеровцами отрезана, они с криком и гамом к месту взрыва бегут. Спасибо, рядом ель поваленная подвернулась, я под ее ветки нырнула, на всякий случай пистолет сняла с предохранителя и гранату выхватила. Сердце стучит так, что, кажется, за километр слышно. Только немцы на поваленную ель никакого внимания не обратили, не до меня им
