Витус Беринг - Камчатские экспедиции

Притом пишет он, что сей зверек примечен им на матерой земле и на островах американских. Когда оный что ест, то стоит, как кречет или белка на задних лапках, а пищу в передних держит. А питается объявленный зверек кореньями, ягодами и кедровыми орехами. Вид их весьма веселый, и свист громкий при такой малости.

Горностаев (Ermineum minus Gmel.)[160], ластиц (Ermineum minus einsd.)[161] и тарбаганов (Marmotta vulgaris eiusd.)[162] никто не ловит, разве кому невзначай убить случится; чего ради горностаи не могут считаться в числе камчатской мягкой рухляди. Ласточки, или ластицы, живут по амбарам и переводят мышей, как кошки.

Росомах (Mustela rufo-fusca, medio dorsi nigro Linn. Fann. Svec.)[163] на Камчатке весьма довольно, и от камчадалов за лучших зверей почитаются, так что кого они богато убранным описывают, то всегда представляют его в росомашьем платье. Камчадалки белые росомашьи пежины, как рога, на волосах носят и почитают за великую прикрасу.

За всем тем столь мало их ловят, что не токмо оного зверя с Камчатки не выходит, но еще и из Якутска на Камчатку привозят, как любимый товар тамошнего народа.

Больше росомах около Караги, Анадырска и Колымы примечается, где они славны своею хитростью в ловлении и убивании оленей. Они взбегают на деревья, берут с собою несколько моха, которым олени питаются, и бросают с дерева. Ежели олень под дерево придет и мох есть начнет, то росомаха кидается к нему на спину, дерет ему глаза, пока олень о дерево убьется от нетерпеливости.

Потом росомаха закапывает мясо по разным местам весьма осторожно, чтобы другие росомахи не приметили, и до тех пор досыта не наедается, пока всего не ухоронит. Таким же образом губят они и лошадей по реке Лене. Ручными их сделать весьма нетрудно; и в таком случае сей зверь может служить к великой забаве.

Впрочем, сие неправда, будто росомаха так прожорлива, что для облегчения принуждена бывает выдавливать пожранное между развилинами деревьев; ибо примечено, что ручные столько едят, сколько потребно для их сытости. Разве есть прожорливых зверей особливый род.

Особливо же много на Камчатке медведей и волков, из которых первые летом, а последние зимою, как скот, по тундрам ходят.

Камчатские медведи[164] не велики и не сердиты, на людей никогда не нападают, разве кто найдет на сонного: ибо в таком случае дерут они людей, но до смерти не заедают. Никто из камчадалов не запомнит, чтоб медведь умертвил кого.

Обыкновенно сдирают они у камчадалов с затылка кожу и, закрыв глаза, оставляют, а в великой ярости выдирают и мягкие места, однако ж не едят их. Таких изувеченных от медведей по Камчатке довольно, а называют их обыкновенно дранками.

Сие достойно примечания, что тамошние медведи не делают вреда женскому полу, так что в летнее время берут с ними вместе ягоды и ходят около их, как дворовой скот, одна им от медведей – но и то не всегдашняя – обида, что отнимают они у баб набранные ими ягоды.

Когда на устьях рек появится рыба, то медведи с гор стадами к морю устремляются и в пристойных местах сами промышляют рыбу, при чрезвычайном множестве которой бывают они столь приморчивы, что один токмо мозг из голов сосут, а тело бросают за негодное.

Напротив того, когда рыба в реках перемежится и на тундрах корму не станет, то не брезгуют они и валяющимися по берегам костьми их; а часто случается, что и к казакам в приморские балаганы воровать приходят, несмотря на то что в каждом балагане бывает оставлена для караула старуха. Но воровство их тем особливо сносно, что они, насытившись рыбою, отходят без вреда караульщице.

Медведи с июня месяца до осени весьма жирны, а весною сухи бывают. В желудках битых весною примечена одна пенистая влажность; чего ради и камчатские жители утверждают, что медведи зимою одним сосанием лапы без всякой пищи пробавляются. Сверх того, пишет господин Стеллер, что в берлоге редко находится больше одного медведя и что камчадалы вместо брани кереном, то есть медведем, называют ленивых собак своих.

Волков[165] на Камчатке хотя и много, как уже выше объявлено, и хотя кожи их в немалой чести, для того что платье, из них шитое, почитается не токмо за теплое и прочное, но и за богатое, однако камчадалы промышляют их мало. Они ни в чем от европейских не разнствуют и по хищности своей больше причиняют Камчатке вреда, нежели пользы: ибо не токмо диких оленей губят, но и табунных, невзирая на караулы.

Лучшее их кушанье – олений язык, который отъедают они и у китов, выбрасывающихся из моря. Также и сие правда, что они крадут лисиц и зайцев, которые на клепцы попадают, к великому убытку и огорчению камчадалов. Белые волки[166] бывают гостем, чего ради и в тех местах выше серых почитаются. Камчадалы хотя всеядцами и называются, однако не едят волчьего и лисьего мяса.

Оленей и диких каменных баранов можно почесть за нужных зверей на Камчатке: ибо кожи их наибольше на платье употребляют. Сих зверей хотя там и великое множество, однако тамошние жители мало их промышляют от неискусства и нерадения.

Олени живут по моховым местам, а дикие бараны по высоким горам; чего ради те, кои за промыслом их ходят, с начала осени оставляют свои жилища и, забрав с собою всю фамилию, живут на горах по декабрь месяц, упражняясь в ловле их.

Дикие бараны[167] видом и походкою козе подобны, а шерстью – оленю. Рогов имеют по два, которые извиты так же, как и у ордынских баранов, токмо величиною больше: ибо у взрослых баранов каждый рог бывает от 25 до 30 фунтов. Бегают они так скоро, как серны, закинув рога на спину.

Скачут по страшным утесам с камня на камень, весьма далеко, и на самых острых кекурах могут стоять всеми ногами. Платье из их кож за самое теплое почитается, а жир их, который у них на спинах так же толсто нарастает, как у оленей, и мясо – за лучшее кушанье. Из рогов их делают ковши, ложки и другие мелочи, а наибольше целые рога носят на поясах, вместо дорожной посуды.

Мышей примечено там три рода: первый называется на Большой реке наусчич, а на Камчатке – тегульчич[168]; другой – челагачич; третий – четанаусчу, то есть «красные мыши»[169]. Первый род шерстью красноват и имеет хвост весьма короткой, величиною почти таков, каковы большие европейские дворовые мыши, но писком совсем отменен: ибо оный больше на визг поросячий походит, впрочем, от наших хомяков почти не имеет разности.

Другой род весьма мал и водится в домах обывательских, бегает без всякого страха и кормится кражею. Третий род такое имеет сродство, как трутень между пчелами: ибо оный ничего для себя не запасает, но крадет корм у первого рода, то есть тегульчичей, которые живут по тундрам, лесам и высоким горам в превеликом множестве.