Евгений Воробьев - Земля, до восстребования

Американские корабли стоят в непосредственном соседстве со старинной военной крепостью. Она встроена в скалистый мыс Орландо, смело шагнувший в море. Высоченные стены отвесно подымаются над водой. Круглые башни по углам крепости устремлены еще выше, с ними не может соперничать даже маяк. Сегодня в крепости на мысе Орландо пустуют тюремные камеры. Только из одного густо зарешеченного окна смотрит узник - это пожизненно заключенный палач эсэсовец Редер. Интересно, видит ли он американскую эскадру, видит ли крейсер-ракетоносец "Литтл-Рок", стоящий в гавани? Эскадра нашла здесь приют после того, как генерал де Голль отказал им в гостеприимстве и американцы вынуждены были покинуть Марсель.

Гаэта - вовсе не конечный пункт путешествия, которое мы совершаем вдвоем с историком Георгием Семеновичем Филатовым. Маршрут наш лежит на захолустные острова Понтийского архипелага.

В прежние годы пароходы уходили из Гаэты, но после того как гавань заняли корабли 6-го американского флота, итальянцам не хватило удобных причалов для себя, и пристань перенесли в соседний портовый городок Формию. А может, это сделано, чтобы не тревожить американских постояльцев?

Погода нам не благоприятствовала, пароходик шел, покачиваясь на беспокойной рваной волне. Тем же путем чуть ли не с начала нашего века ходил в этих водах пароход "Санта-Лючия"...

Каменный волнорез, ограждающий пристань на Вентотене, разбит прошлой зимой, но так как шторм не утихает, а даже крепчает, кажется, что волнорез только сейчас вот раскололо на могучие каменные глыбы. Их очертания смутно видны в белопенной кипящей воде.

Островок малолюдный, четыреста жителей. Больше всего рыбаков, немало садоводов, огородников. Эти места славятся отличной фасолью и чечевицей; к слову сказать, плоды на Вентотене не червивеют, в садах и огородах нет вредителей.

- Русские на острове! Русские на острове! - слышались вечером возгласы под окнами траттории, при которой содержат меблированные комнаты.

На острове нет ни одного отеля под вывеской. Меблированные комнаты обставлены старинной мебелью: не кровати, а альковы, не стулья, а кресла с вычурными высокими спинками и гнутыми ножками, мебель постарше всех надцатых Людовиков.

- Русские на острове!

Событие незаурядное, и его следовало всесторонне обсудить за бутылкой русской водки. Старожилы пытались вспомнить, когда же в последний раз здесь были русские. После темпераментной дискуссии пришли к выводу, что в последний раз русские не Вентотене были полвека назад, после первой мировой войны. Это была группа солдат русского экспедиционного корпуса, воевавшего во Франции. "Пушечное мясо" было продано русским царем за военный заем, предоставленный французскими банкирами.

После того как в России свергли самодержавие, солдаты заторопились домой. Утлое судно прибило штормом к Вентотене, на этом островке русские переждали непогоду, а затем через Неаполь, Пирей, Стамбул вернулись в революционную Россию.

Но местные рыбаки не знали, что еще один русский был в этих местах двадцать семь лет назад - то был Чинкванто Чинкве...

Синьор Беньямино Верде, племянник бывшего тюремного поставщика (мы познакомились с ним на палубе парохода), помог нам нанять моторную лодку и на всякий случай сговорился с гребцами: неизвестно, как море поведет себя завтра. Волна может плеснуть через борт, и, если она зальет мотор, гребцы возьмутся за весла.

Незабываемо раннее утро на рыбачьей пристани, где волшебно смешались все краски палитры, все запахи моря, а заодно - приметы и признаки разных эпох. Рыбачья пристань Вентотене удивительно похожа на яркую театральную декорацию, в какую художники рядят пьесы Шекспира или Лопе де Вега - пусть это будет "Венецианский купец", "Два веронца" или "Валенсианская вдова".

Не этот ли самый рыбачий баркас, только что причаливший, поразил некогда воображение Кертнера? Баркас мог бы приплыть непосредственно из XVII столетия, если бы за деревянным бушпритом, украшенным причудливой резьбой, не виднелся мотор, а также радар японского происхождения, вделанный ниже ватерлинии в борт и помогающий отыскивать косяки рыб. К старинному силуэту баркаса и старинному покрою паруса никак не подходит одежда рыбаков - ярко-желтые нейлоновые комбинезоны с капюшонами. У хозяина, встречающего баркас, - модная замшевая куртка на "молнии", газовая зажигалка, сигареты с фильтром. Но, как и столетия назад, рыбаки споро выпростали свою сеть - рыба при утреннем свете поблескивала влажной перламутровой чешуей.

Волна бьет в борт, но ветер "дует в карман", - лодочникам, чтобы причалить, не придется огибать весь Остров дьявола, зловеще торчащую из моря скалу. Волна подкатывает к ближним камням уже обессиленная.

В 1963 году Международный конгресс Красного Креста обратился с петицией к правительствам Португалии, Испании, США, Италии и еще нескольких государств, закрыть каторжные тюрьмы с очень суровым режимом: там чаще, чем в других местах заключения, кончают самоубийством или сходят с ума.

Воззвание к гуманности нашло отклик.

В числе других была закрыта знаменитая американская тюрьма Алькатраз на скалистом острове в Тихом океане, вблизи Сан-Франциско. За тридцать лет существования тюрьма знает двадцать пять побегов заключенных, все они окончились неудачно. Пятерых беглецов пристрелили охранники, двенадцать были задержаны прежде, чем они добрались до воды, а одного схватили на материке, куда он успел переправиться.

В каторжном перечне значилось и Санто-Стефано.

В Риме, на берегу Тибра, в министерстве юстиции меня принял вице-министр. Расхаживая по огромному кабинету, он с профессиональной гордостью сообщил, что за сто семьдесят лет с Санто-Стефано не сбежал ни один узник.

И вот, после ста семидесяти лет, замки каторжной тюрьмы на Острове дьявола открылись. Узников расселили по другим адресам, опустели девяносто девять одиночных и общих камер на Санто-Стефано.

Сегодня тюрьма необитаема, как и весь островок. Дичают виноградники и те фруктовые деревья, которые еще не перестали плодоносить. Заросли сорняками огороды, на которых некогда работали каторжники. Лишь бродит по острову одинокий осел, завезенный сюда на подножный корм с Вентотене, да бегают одичалые кролики.

Вот уже четыре года обречены на безделье тяжелые связки ключей. Перестали греметь задвигаемые-отодвигаемые засовы на дверях, обитых железом, в здании тюрьмы воцарилась неслыханная тишина и запустение.

С волнением держал я в руках ключи от камер, где томились Этьен и его друзья Лючетти и Марьяни. Посидели на тюфяках, поглядели в окна, окованные решетками.