Николай Оцуп - Океан времени

1926

Любовь («Мой друг, подумай: за стеной…»)

Мой друг, подумай: за стеной,Должно быть холод ледяной,И стынут руки на соломе,И кашель ветром отнесло,И люстра блещет тяжелоЗа шторами в публичном доме.

Мой друг, неправда ли, тюрьма —Ее засовы и решетки —Прочнее счастья? Без ума,Как алкоголик после водки,Влюбляясь где-то мы парим,И нежность нас оберегает,Но мир дыханием своимНепрочный полог разъедает.

Как редко побеждаем мы,Как горько плачем уступая,Но яд — сильнее сулемы —От исчезающего раяНе оставляет и следа.

И только — если чередаБлаженно-смутных обольщенийИстает дымом, — лишь тогда,Лишь в холоде опустошений,Лишь там где ничего не жаль,Забрезжит нам любовь иная,Венцом из света окружаяЗемли просторную печаль.

1926

«Не диво — радио: над океаном…»

Не диво — радио: над океаномБесшумно пробегающий паук;Не диво — город: под аэропланомРаспластанные крыши; только стук,

Стук сердца нашего обыкновенный,Жизнь сердца без начала, без конца —Единственное чудо во вселенной,Единственно достойное Творца.

Как хорошо, что в мире мы как дома,Не у себя, а у Него в гостях;Что жизнь неуловима, невесома,Таинственна, как музыка впотьмах.

Как хорошо, что нашими рукамиМы строим только годное на слом.Как хорошо, что мы не знаем самиИ никогда, быть может, не поймем

Того, что отражает жизнь земная,Что выше упоения и мук,О чем лишь сердца непонятный стукРассказывает нам, не уставая.

1926

«Душа моя, и в небе ты едва ли…»

Душа моя, и в небе ты едва лиЗабудешь о волнениях земных,Как будто ты — хранилище печалиМоей и современников моих.

Но, знаешь, я уверился (в дымуСтрастей и бедствий, проходящих мимо),Что мы не помогаем никомуПечалью, временами нестерпимой.

1926

ВСТРЕЧА. Поэма[3]

1. Царское Село

В невнятном свете фонаря,Стекло и воздух серебря,Снежинки вьются. Очень чистоДорожка убрана. СкамьяИ бледный профиль гимназиста.

Odi profanum… Это я.

Не помню первого свиданья,Но помню эту тишину,О, первый холод мирозданья,О, пробуждение в плену!

Дух, отделенный от вселенной,От всех неисчислимых лет,Быть может, ты увидишь СветЖивой, и ровный, и нетленный.Но каждый здесь летящий часНе может не иметь значенья,Иль этой жизни впечатленьяБез цели утомляют нас?

О если бы еще до срокаВсе прояснилось, как поройТуманный полдень над водой —Все до конца и до истока:И времени поспешный бег,И жизни опыт неустанный…Стеклянным светом осиянный,Бесшумно пролетает снег.

***Над всем, что есть, над каждой щелью,Над каждым камнем чуть слышна,Чуть зрима ранняя весна.Сады готовы к новосельюЛетящих издали грачей.В снегу дорогой потаеннойК вокзалу крадется ручей,Карета золотой коронойБлеснула вдоль оранжерей.

Какая грязная дорога!

Из-за угла, не торопясь,Знакомый всем великий князьИдет в предшествии бульдога.За ними сыщик, он немногоОтстал, и рыжеватый плюш,И даже глазки под очкамиЗабиты блеском синих луж.

Ошейник с медными шипамиГородового бросил в дрожь —Увидев мужика с дровами,Не скажет он: «Куда ты прешь?»И незачем — вожжа тугаяУже сдержала битюга,Мотнулись уши и дуга;Себя от луж оберегая,Прошел сторонкой сапожок,И палец тронул козырек.

Светло на улице, в каналеИ на дворцовых куполах,Но там, где, скрытая в ветвях,Стоит скамья на пьедестале, —Лучи не тронули кудрейИ отдыхающей ладониПоэта. Как страна теней,Как сон, как мир потусторонний,Невнятны ветви и лицей.

Как будто легкую беспечностьИ роскошь Царского СелаЗдесь навсегда пересеклаИной стихии бесконечность.

***Карьером! Стоя на седле,За здравие! Единым духом.Уже бутылки на земле,Карьером! У коня под брюхом.С земли пятак на всем скаку,Кинжал качнулся на боку.

Другой в погоню. Оба рядом.Два человека, два коня,И выстрел. Это, оттеняТяжелого дворца фасадом,Мерцает солнце. СтременаБлеснули возле галуна.Упал. И снова в летнем светеПыль заклубилась. Это третий.Скорей, скорей! Ведь тот зовет(Считается, что ранен тот).

Всё ближе, ближе, как замечу?Без остановки, без толчка,С налету, с воздуха рука,С земли рука руке навстречу,И конь пришпоренный несетДвоих, не замедляя хода,И цепь городовых у входаДает дорогу, и «ура»,И эхо, чище серебра.

И вновь казак, как кошка ловкий,Летит с веселием в лице,И панорама джигитовкиВсе оживленней. На крыльцеЗа императором движеньеПлюмажей, шапок, эполет…

Ночь. Ветер. Немана теченье,И часового силуэт.И повелительней, и глуше,Чем трубы мирных трубачей,Гортанный грохот батарейГудит. И стонущие душиВ дыму и пламени скользят,Как грешники кругами ада,За тенью тень, за рядом ряд,И длится, длится канонада.

Как эти дни запечатлетьИ как перехватить паденье?Не может в воздухе висетьТакая тяжесть… НаслоеньеВеков, исчезни; Третий Рим,Эпоха цезарей, исчезни!

Сквозь медленный и плотный дымВсе тягостней и бесполезнейМерцает Царское Село.

С полей унылых донеслоПроклятия. И без слияньяЛежат в покое неживомДворец, аллеи, изваянья,И дым, растущий день за днем.

***Предчувствуя еще в прихожейСвои же строки, в кабинет,На сумрак Рембрандта похожий,О, не последний ли поэтВносил с собой и шорох садаЕкатеринина, и страхБесцветной жизни. Ты, Эллада,В его слабеющих мечтахТы к нашей жизни приближаласьТак часто. Дивная усталостьПерегруженной тишины.Где Анненский? И где просторы,В которых он искал опоры?

Как страшно мы утомлены.

2. Проблески