Николай Оцуп - Океан времени

1925

«Все ближе но мне могила…»

Все ближе но мне могила,Все дальше начало пути.Как часто душа просилаДо срока с земли сойти.

Но бурно она влекомаПо черным полям земным,И вдруг я увидел РимИ вздрогнул и понял: Roma!

Планета среди городов,Спасительными лучамиЦелил он меня ночами.И тени его куполов,

И сумрак глубоких пробоин,И стебли летучих колоннТвердили: ты будешь спасен,Ты будешь как мы спокоен».

Какой то прозрачный дым,Которому нет названья,Такие давал очертаньяПечальным мечтам моим,

Что мир неожиданно светелРаскрылся душе моей,И в мире тебя я встретил.На дне твоих очей

Отныне моя свобода,И к дальней и вечной странеНе надо искать перехода,Когда неземное во мне.

1926

Канцоны

I. «Итальянец, который слагал…»

Итальянец, который слагалЭту музыку, эту канцону,—Ты, должно быть, о смерти мечтал:Я узнал по минорному тонуЧерный вечер и мрачный канал.

Нет, канцоны значенье двойное,Звук светлеет — в ликующем строеБрезжат: гондола в лунном столбеИ сиянье, которое двое,Как один, заключают в себе.

II. «Я так мечтал о перерыве…»

Я так мечтал о перерыве,Но мчится время все скорей.Лишь ты, любовь моя, ленивейЛетящих дней.

Волны не видно из-за льдины,Плывущей медленно ребром.Неясны вещи за стекломНочной витрины:

И времени поспешный страхПреображен в твоем сияньи,Как пыль обоза в облакахКампаньи.

III. «О жизни увы! жестокой…»

О жизни увы! жестокой,Как никогда в веках,Я думал в ночи глубокой.И ты в моих руках

Протяжно застонала,Как будто в царстве сна,Печальная весна,Мой холод ты узнала.

IV. «Уже в корзины жестяные…»

Уже в корзины жестяныеМетельщик собирает сор.Слабеют огоньки цветныеИ неба ширится простор.

Сегодня в этом переходеК сиянию — ночных тенейЕсть что-то чувственное, вродеУлыбки, милая, твоей!

Как будто в сумрака сожженьеНад очень бледной мостовойТвоих очей изнеможеньеВмешалось дивной синевой.

V. «На солнце сквозь опущенные веки…»

На солнце сквозь опущенные векиПросвечивает розовая кровь.К печали сердце приготовь,Я полюбил тебя навеки.

И если мир исчезнет для меня,Твоими летними очамиЯ заменю и море с парусами,И небо из лазури и огня.

Какой то трепет еле уследимый,Ты миру и сейчас передаешь,И даже воздух на тебя похож —Такой же светлый и необходимый.

VI. «В молчанье возглас петуха…»

В молчанье возглас петуха —Сквозь тягостную ночьЗаря — подальше от греха —Мне в темноте не в мочь.

Душе на волю хочетсяНочами — что ж пора?Душа бесплодно мечется,Как за стеной ветра.

Светает — проблески в окне,И, бледный ангел мой,Услышав утро над собой,Ты улыбаешься во сне.

VII. «Светает. Солнце озарило…»

Светает. Солнце озарилоВидения души моей,Но все что в сумраке пленило,Не стало меньше и бедней.

В час утренний и до рассветаПочти нездешней тишинойВпервые жизнь моя одета.Ты и незримая со мной —

Не тень томящая ночами,Не ослепляющий кумир, —Живая, бледная, с очамиПечальными как Божий мир.

1925–1926

«…А всё же мы не все ожесточились…»

…А всё же мы не все ожесточились,И нам под тяжестью недавних летНельзя дышать и чувствовать, не силясьТакую муку вынести на свет.

Но где же свет? Над нами, рядом с намиИ в нас самих мерцает он порой —Не этот, погасающий ночами,А тот, незримый, не вполне земной.

Крепись, душа! И я почти смиренно,Как друг, сопровождаю жизнь мою,И вдруг забрезжит: и в иной вселеннойСебя я без испуга застаю.

Тогда-то изнутри слова и вещиЯ вижу, и тогда понятно мне,Что в мир несовершенный и зловещийМы брошены не по своей вине.

И слышу я с отрадой лишь оттудаСлова проклятий у глухой стены,Которой мы — зачем? — отделеныОт близкого, от истинного чуда.

1926

Любовь («Мой друг, подумай: за стеной…»)

Мой друг, подумай: за стеной,Должно быть холод ледяной,И стынут руки на соломе,И кашель ветром отнесло,И люстра блещет тяжелоЗа шторами в публичном доме.

Мой друг, неправда ли, тюрьма —Ее засовы и решетки —Прочнее счастья? Без ума,Как алкоголик после водки,Влюбляясь где-то мы парим,И нежность нас оберегает,Но мир дыханием своимНепрочный полог разъедает.

Как редко побеждаем мы,Как горько плачем уступая,Но яд — сильнее сулемы —От исчезающего раяНе оставляет и следа.

И только — если чередаБлаженно-смутных обольщенийИстает дымом, — лишь тогда,Лишь в холоде опустошений,Лишь там где ничего не жаль,Забрезжит нам любовь иная,Венцом из света окружаяЗемли просторную печаль.

1926