Елизавета Литвинова - Фрэнсис Бэкон. Его жизнь, научные труды и общественная деятельность

Первая состоит из логики в тесном смысле слова, т. е. искусства мыслить, затем мнемоники – искусства запоминать и риторики – искусства говорить.

Изобретающий ум есть орган науки. На надлежащем употреблении этой силы основывается вся наука. Логика изобретений составляет задачу философии Бэкона; она служит точкой соприкосновения «Энциклопедии» с «Новым Органоном», о котором мы уже говорили.

Бэконовская этика рассматривает человеческую волю с практической точки зрения. Прежняя этика имела в виду скорее предмет деятельности, чем саму деятельность; она занималась отвлеченными вопросами: что такое добро и в чем заключается высшее благо и счастье. Бэкон же предписывает ей заняться вопросами о том, как направить к добру нашу деятельность и научить нас создать себе счастье. Прежняя этика, по мнению Бэкона, напоминала учителя чистописания, сообщавшего нам правила каллиграфии, но не научившего нас писать.

На вопрос: «Что такое добро?» – Бэкон отвечает: «То, что полезно человеку и человечеству в одно и то же время. Что полезно обществу, то общеполезно. Жизнь, посвященная общему благу, должна быть практической; теоретические стремления необходимо направлять к общей пользе. Общеполезная деятельность есть высочайшая из человеческих обязанностей, которые разделяются на общие и частные. К последним принадлежат обязанности службы, семейства, дружбы и т. д.». Добродетель состоит в исполнении долга; необходимо расположить к этому душу человека; последнее же требует знания людей. Изучать людей следует в жизни и в книгах, обращаясь к поэтам и историкам, преимущественно римским, величайший из которых, разумеется, Тацит. В образовании характеров Бэкон приписывает большое значение привычке.

Идеал нравственного настроения Бэкона – душевное спокойствие, обратившееся в привычку, выработанное равнодушие к впечатлениям. Такая этика в духе Бэкона и вполне соответствует его философии; ее основа – знание людей, которое получается из наблюдений и совершенствуется опытом и индукцией.

Этика в приложении к государственной жизни переходит в политику. Политика, по мнению Бэкона, легче этики, ибо направлять отдельное лицо труднее, чем управлять государством. Катон говорит о римлянах, что они напоминают стадо овец; целое же стадо легче пасти, чем одну овцу. То, что в этике добродетель, в политике является политической мудростью. О последней Бэкон не особенно распространяется, обладая в высшей степени искусством молчать. Философ здесь уступает место государственному человеку, привыкшему к сохранению государственных тайн. В немногих замечаниях обнаруживается влияние римлян, из позднейших писателей – Макиавелли. Вообще Бэкон мало говорит о государственной мудрости и больше распространяется о светском благоразумии, которым сам владел в совершенстве. Нередко он с удовольствием ссылается на изречения Соломона.

Мы бросили взгляд на «Энциклопедию наук», написанную Бэконом. Для того чтобы понять цену такого труда, нужно вспомнить, что он выполнен одним человеком. Само собой разумеется, что Бэконовы подразделения не всегда точны, обобщения иногда слабы и произвольны. Что касается систематики, то она не играет важной роли в энциклопедии. Во французской энциклопедии эта система упразднена и заменена алфавитом. Составители французской энциклопедии Дидро и д'Аламбер в предисловии к своему философскому словарю ссылаются на Бэкона как на основателя реалистической философии вообще и первого энциклопедиста. Д'Аламбер говорит о книге Бэкона: «Это огромный перечень того, что остается сделать».

Французские энциклопедисты находились, разумеется, в более выгодных условиях, чем Бэкон; ему пришлось приготовить почву и сеять, французским же энциклопедистам выпало на долю пожинать плоды новой философии и распространять их в образованном мире. Идеи энциклопедистов проникли и в наше отечество, а вместе с ними – и воззрения Бэкона. В трудах Джона Стюарта Милля также сильно проявляется влияние энциклопедии Бэкона, а Милль, как мы сказали, принадлежит к числу писателей, имевших большое влияние в России. Итак, к энциклопедии приложимо то, что мы говорили о философии Бэкона. В этом легко убедиться: действительно, в этой энциклопедии мы встречаем много мнений, к которым каждый из нас уже прислушался и которые в настоящее время вошли в наш общий умственный обиход.

Глава VII

Жизнь Бэкона и его научная деятельность для многих остаются загадкой. Как примирить такое умственное величие с таким нравственным ничтожеством? Это противоречие поражало всех биографов Бэкона. Монтэгю старался оправдать безнравственные поступки Бэкона или скрасить их по возможности и представить жизнь философа в виде, более достойном его громкого имени. Но он взялся за очень неблагодарный труд и не достиг своей цели – не разрешил бросающегося в глаза противоречия. Маколей, не пытаясь примирить эти противоречия, напротив, довел их до колоссальных размеров, восторгаясь Бэконом-философом и приходя в ужас от Бэкона-человека. Куно Фишер и Ремюза отнеслись к этому вопросу объективнее, и им удалось отчасти уяснить это противоречие. Оба исходят из предположения, что человек не может таким образом раздвоиться: в науке явиться субъектом с одними свойствами, а в жизни – с противоположными. Наука не похожа на жизнь, поэтому одни и те же свойства характера могут совершенно различно проявиться в науке и в жизни. Научную деятельность и житейское поприще можно рассматривать как плоды и листья одного и того же дерева: они не похожи друг на друга, хотя принадлежат одному и тому же дереву, следовательно, в равной степени обусловливаются его свойствами. Если мы рассмотрим жизнь и научную деятельность Бэкона с этой точки зрения, то не найдем никаких поражающих противоречий. Одни и те же свойства ума и характера могут как нельзя больше годиться для одной сферы деятельности и оказаться совершенно неподходящими для другой: Великие полководцы, неутомимые путешественники в мирной обыденной жизни являются беспокойными и неприятными людьми.

Посмотрим же, в чем заключались нравственные особенности Бэкона. Давид Юм справедливо говорил, что в нем не было той душевной силы, которую можно назвать силой нравственного сопротивления. В характере Бэкона встречается много сходного с характером его отца, за исключением тщеславия, которое у сына доходило до страшных размеров. Но эластичность, уменье приноровиться к обстоятельствам было и у Николаса Бэкона развито в сильной степени. Если бы Бэкон Веруламский так легко и скоро получил должность хранителя великой печати, как его отец, он не сделал бы столько дурного; но ему закрыли прямой путь к деятельности, и он пошел в обход. Жизнь дала ему наглядно понять, что «совершенства его напрасны», а вся суть в том, как бы попасть в милость к любимцу. Можно сказать, Бэкон не имел склонности к дурному; у него были хорошие намерения; мы видели, что он в своей первой речи в палате общин заговорил было о податном сословии и его интересах. Нравственная неустойчивость и любовь к широкой, спокойной жизни заставили его не только отказаться от протеста, но даже каяться… Сделавшись хранителем печати, он дал себе слово не давать монополий, но не исполнил его, потому что не мог противиться воле Бекингэма.