Вера Смирнова-Ракитина - Авиценна

Не раз, проходя вдоль улиц, где среди зелени высились недостроенные здания, Хусейн думал о безвестных рабах — каменщиках, вкладывавших свой тяжелый труд в украшение чуждого для них города.

Соединение опыта талантливых хорезмийских зодчих и этих подневольных пришельцев, выучеников неведомых чужеземных мастеров, зодчих, кладчиков и резчиков камня давало замечательные результаты. Как должен быть им благодарен народ, впитывавший чужую культуру и осваивавший ее!

Хусейн приглядывался не только к жизни, окружавшей его, но и к людям, с которыми сталкивался. Скоро он убедился, что среди хорезмийцев немало образованных, способных и талантливых людей, отдававших свои силы развитию науки, искусства и литературы. С наиболее выдающимися из них Хусейн встретился на маджлиси улама — в прославленной придворной «академии» хорезмшаха.

Создавая эту «академию» и привлекая в нее цвет ученого сословия, хорезмшах руководился не только стремлением прославить свое правление и прослыть просвещенным государем. Поощрения наук и искусств требовала сама жизнь.

Без зодчих, математиков, механиков нельзя было строить крепостей, дворцов, мечетей, казарм, складов. Без химиков не было бы производства стекла, обработки металлов, изготовления красок для тканей и дубителей для выделки кож, без знания географии предприимчивые хорезмийские купцы не решались бы пускаться в далекие плавания и путешествия. Оросительная система, на которой держалось земледелие, требовала толковых землемеров, строителей, геометров. Хорезмшах Али ибн Ма’мун, а немного позже его брат Ма’мун ибн Ма’мун прекрасно все это понимали. Вот почему они приближали к себе и осыпали милостями ученых.

В первое же появление Хусейна на маджлиси улама его члены встретили молодого бухарца как равного им собрата. Хорезмийские ученые много слышали о нем и приветствовали в его лице восходящее светило.

Но и сам Хусейн слышал о многих из тех ученых, с которыми познакомился в шахском дворце, и даже встречал их работы в библиотеке Саманидов. Такими были крупный математик Абу-Наср Аррак, известный медик Абу-л-Хайр ал-Хаммар, замечательный историк Ибн Мискавейх и многие другие.

Глава 2

Первые годы пребывания в Хорезме были, пожалуй, самыми счастливыми и спокойными изо всей дальнейшей жизни Ибн Сины.

Из Бухары он уехал двадцатилетним молодым человеком — в Хорезме к нему пришла зрелость. Годы ученья были в прошлом. Теперь перед Хусейном лежал весь мир, и он жаждал познать его. В Хорезме он почувствовал себя полноценным ученым, равным чалмоносцам, заседавшим в маджлиси улама, откинул некоторую еще сковывавшую его юношескую робость, смело взялся за разрешение научных проблем, вставших перед ним. А главное, ему показалось, что он встретил среду, в которой так нуждался, встретил людей, которые, как и он сам, жили интересами науки.

Однако первое время Хусейну пришлось чуть ли не все силы отдавать работе над составлением законов для объединенного Хорезма. Это дело было насущно необходимым. За ним следили и везир и сам хорезмшах.

В совете факихов заседали старые законоведы-зубры, начетчики, великие знатоки всех тонкостей шариата и адата, всех разновидностей и разночтений законов мусульманских земель. Большинство из них и слышать не хотело о каких бы то ни было изменениях в существующих порядках. Потрясая седыми бородами и пожелтевшими фолиантами, они метали громы и молнии против всякого, кто осмеливался предлагать даже самое невинное отступление от догматов корана и шариата. Опытные крючкотворы, понаторевшие в своем деле, старались лишь дополнить эти обветшавшие нормы всякими хитросплетениями, позволявшими судьям и чиновникам толковать законы в угодную им сторону.

Хусейн был самым младшим из них. Его мнений и высказываний пока что не принимали в расчет, но поглядывали на него с опаской. Слух о знаниях Хусейна ибн Сины давно докатился до Хорезма.

Позже Хусейн с усмешкой вспоминал свои надежды на легкую победу в совете факихов. Только молодостью можно было оправдать наивность, с которой он верил в то, что простая логика может поколебать укоренившиеся традиции. Он заготовил было доклад, большой и обстоятельный, о тех незыблемых началах, которые должны быть положены в основу законодательства, но так и не огласил его. После нескольких длинных выступлений правоверных законников, в которых они яростно обличали друг друга в невежестве из-за ничтожной перестановки слова в каком-то цитированном старинном тексте, старый кадий в пылу гнева хватил тяжелым переплетом по голове не менее старого улема, а потом свалился сам в обмороке. Хусейну пришлось приводить в чувство того и другого, а когда его врачебные усилия увенчались, наконец, успехом, собрание уже закрылось, и расходившиеся ученые плевали друг другу вслед.

Чувство, которое мы бы сейчас назвали чувством справедливости, восставало в Хусейне, когда он сталкивался с рассуждениями заседавших в совете муджтахидов.[24] Для них первым преступлением человека было пренебрежение догмами корана. Законоведы готовы были отрубить голову любому, кто не выполнял омовения, поста, молитвы, отказывался от паломничества, не платил подати на церковь

Все делалось для того, чтобы придать божественную сущность земным законам. Факихи упорно пренебрегали древним, зороастрийским памятником «Авестой», оставшимся до последнего времени основой народных представлений о праве, считали своей опорой только коран, сунны и фетву[25]

Хусейн понимал, что не здесь говорить о своих сомнениях, о своей давней мечте об отделении суда светского от суда духовного. За такое предложение его тут же в совете произвели бы в еретики и, может быть, с позором изгнали бы за пределы Хорезма.

Поэтому Хусейн попробовал поговорить с везиром, ему он откровенно высказал свои мысли, которые позже не раз повторялись им во многих произведениях.

— Я считаю, — говорил он внимательно слушавшему его Сухейли, — что законы должны быть прежде всего справедливыми, их надо направить на благо всего народа, а не только одних избранных. Судьба государства зависит от того, как живется в нем народу Если он бедствует, голодает, разорен налогами, не может добиться справедливости, видит всюду произвол, против которого чувствует себя беззащитным, если единственной защитой его является только отзыв о нем его муллы, то неудивительно, что государство хиреет, расшатывается и в конце концов становится легкой добычей для какого-нибудь завоевателя