Александр Куманичкин - Чтобы жить

Докладываю об этом на командный пункт. Вид у меня в кабине явно несуразный: поверх шинели - парашют. Хорошо еще, что Павлов не видит, а то шуток не оберешься. Мне между тем не до смеха. Чувствую себя все хуже и хуже. Единственная надежда, что отсидим, а вылета не будет. Однако минут через тридцать взвилась ракета: Лобанов завязал бой, и нас подняли ему на помощь. Тут уж не до собственных болезней. Чувствую, что температура растет, но об этом уже не думаю.

Пришли в район, где Лобанов ведет бой с "мессерами". Вижу: горящий "мессершмитт" черной полосой перечеркнул небо. Набираю высоту для атаки. Сообщаю Лобанову, что иду на помощь, однако "мессеры", завидев нас, стремительно выходят из боя. "Земля" командует Лобанову возвращаться домой, а наша шестерка остается патрулировать в районе. Мне все хуже и хуже: озноб сменился жаром. Чувствую, что весь взмок, да и под фонарем в кабине - жара, но ведь не откинешь же фонарь! К тому же плохо вижу из-за высокой температуры.

И в это время мимо нас идет четверка "мессеров". На такой высоте они для нас не опасны. Даю команду:

- Усилить наблюдение за воздухом.

Еще пара "мессеров" проходит ниже нас. Вдруг они начинают круто набирать высоту. Передаю Виноградову (он находится сегодня парой в прикрытии):

- Набирай высоту! Следи за "мессерами", но не ходи за ними.

- Понял! - отвечает Виноградов.

Расчет противника ясен: истребители должны втянуть нас в бой, а в это время бомбардировщики безнаказанно пройдут бомбить наши войска. "Мессеры", конечно, нас видели и теперь ждут, что мы клюнем на их наживку. Но атаковать истребители врага я не стал.

Только на всякий случай увеличил скорость, чтобы улучшить свободу маневра в будущей атаке. Самочувствие мое между тем все хуже и хуже.

Еще шестерка "мессеров" проплывает выше нас, но ниже группы прикрытия.

- Видишь? - спрашиваю у Виноградова.

- Вижу.

- Атакуйте!

Сам тем временем передаю на пункт наведения и на КП, что группа из 12 "мессеров" пытается связать меня боем.

- Ждите бомбардировщиков, - передает Чупиков. - Поднимаю Павлова.

Группа Павлова набирала высоту, когда появились два десятка "юнкерсов" под прикрытием истребителей. Павлов передает:

- Саня, свяжи боем "мессеров". Я атакую бомбардировщики.

- Понял!

И я пошел всей группой на истребителей сопровождения. Начался бой. У Павлова прекрасное качество: он отлично видит воздух и умеет мгновенно принять соответствующее решение. Пока моя группа ведет бой с "мессерами", Саша врезается в строй "юнкерсов". Два из них горят. Нам удается сбить два истребителя, но я уже почти ничего не соображаю. Передаю ведомому Мише Арсеньеву:

- Выходи вперед, веди на аэродром. Бой продолжать не могу.

Группа Виноградова ведет бой, а мы парой отрываемся крутым пикированием и идем на свой аэродром. В этот момент я чувствую себя настолько плохо, что мне абсолютно безразлично, собьют меня или нет. Машинально иду за Арсеньевым. Подходим к аэродрому. Выпускаю шасси. Выпустить тормозные щитки у меня уже нет сил - все, как в тумане. Самолет дольше обычного бежит по полю. Последним усилием воли выключаю мотор, чтобы хоть как-то уменьшить пробег. По инерции отворачиваю машину вправо и останавливаюсь недалеко от расположения своей эскадрильи. Тут же теряю сознание.

Потом я узнал, что техники вытащили меня из кабины, отнесли на опушку леса и вызвали доктора. Температура оказалась за сорок. Очнулся я от того, что кто-то тронул меня за плечо.

- Саня, ну как ты? - карие глаза Павлова заботливо смотрят на меня.

- Все в порядке.

- Ты лежи пока. Мы еще с тобой повоюем. Фашистов бьем, а уж паршивую малярию не одолеть! Не унывай!

Сам Павлов не унывал никогда. Только однажды и видел его в угнетенном состоянии. Мы стояли тогда на аэродроме Тростянец. С утра я вылетел первой шестеркой. Задача: прикрыть поле боя в районе Ахтырки. Утро было ясное и спокойное. Мы набрали высоту 3000 метров и пошли в заданный район. Внезапно на горизонте с юга показалось какое-то огромное темное пятно. Пригляделся фашистские бомбардировщики тучей идут прямиком на наши позиции - так называемый массированный налет. А нас всего шестеро.

Передаю на командный пункт и на станцию наведения:

- Поднимайте все, что можете. Массированный налет. Больше сотни бомбардировщиков и столько же истребителей. Идут курсом на Ахтырку.

А сам тем временем принимаю решение атаковать и набираю высоту. Пригляделся - противник идет несколькими эшелонами, на разной высоте. Истребители сверху прикрывают бомбардировщики. По радио слышу: взлетают наши, взлетают 40-й и 88-й гвардейские полки. Слышу голос Павлова. Кричу ему:

- Саша, быстрей!

Обстановка постепенно проясняется. У противника в первой группе шесть девяток "хейнкелей". Идут на высоте 3000 метров, за ними вторая группа самолетов сорок. Тоже "хейнкели". Чуть ниже - Ю-88, правее, на той же высоте, еще одна группа "юнкерсов". А в центре бомбардировщиков и выше их истребители сопровождения. Считать их не стал - невозможно было это сделать.

Итак, шестеро против сотен двух (не меньше) вражеских самолетов. Страшно? Соврал бы, если б сделал вид, что ничего в тот момент не чувствовал. "Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне". Это сказано много позже войны, но это сказано точно.

- Атакуем! - передаю своей группе.

Внизу, чуть левее нашего курса, идет ведущая девятка бомбардировщиков. Я рассчитал, что гитлеровские истребители не успеют нас перехватить: их головные машины идут правее и дальше - примерно на уровне третьей девятки "хейнкелей". Так что мы вполне успеем атаковать ведущую группу. Так и получилось. Мы сбили двух "хейнкелей" прежде, чем истребители сопровождения ринулись на нас. Скорость у нас была высока, мы развернулись и "нырнули" под атакующих. Ну, теперь держись! Немцы, конечно, видят, что нас мало. Где же остальные, где Павлов, где Лобанов? Ведь они же поднялись в воздух! Командую своим:

- Действовать парами самостоятельно! Атаковать по возможности бомбардировщики!

Думаю, это было единственно правильным решением. По сравнению с противником мы - капля в море. И хотя сбили два "юнкерса", дальше группой действовать будет очень сложно. Передаю своему ведомому Мише Арсеньеву:

- Прикрой!

Достаю "юнкерс" и атакую его. Снова удача! Резко выхожу из атаки, ведомый за мной. И вовремя: нас сверху атакуют четыре "мессершмитта". А впереди по курсу маячат еще два. Но нам чертовски везет: ведомый "мессер" идет настолько беспечно, будто он не в бою, а на воздушной прогулке. Слегка доворачиваю машину и даю по нему очередь. "Мессер" буквально рассыпается на наших глазах.

В шлемофоне - крики, команды, почти вся дивизия в воздухе. Прибавились еще какие-то голоса, но Павлова и Лобанова я не слышу. Где же они? Впрочем, размышлять некогда. Бой продолжается. Очередь "мессера" прошивает мой самолет, однако мотор цел, и я продолжаю бой. Гитлеровцы наседают. Не слышу голосов Хорольского и Наумова, вижу, беспорядочно падает "лавочкин". Сумеет ли летчик выпрыгнуть в этом хаосе?