Кирилл Косцинский - В тени Большого дома

Но тогда я ничего этого не знал и, поскольку Шульгина ответила на мой вопрос утвердительно, я сразу изменил свое отношение к ней. Монархизм мне бесконечно чужд, но Шульгин, верноподданически просивший Николая Второго отречься от престола во благо отчизны, дважды нелегально приезжавший в СССР и написавший великолепные, хотя и очень субъективные воспоминания (в чем, собственно, и состоит их прелесть!), — В. В. Шульгин был личностью легендарной, даже мифической. Познакомиться с его родственницей было чрезвычайно интересно.

Но разговор неизбежно перешел на темы искусства, я столь же неизбежно оказался в центре внимания и на вопросы о характере партийного руководства и контроля в литературе ответил, что мои собеседники представляют его себе весьма примитивно. Я рассказал о «внутреннем редакторе», об издательских редакторах, которые подбираются по известным принципам, о том, что партийные органы крайне редко непосредственно вмешиваются в литературный процесс (Жданова уже давно не было) и чаще всего осуществляют руководство им либо общими указаниями в прессе о нужности той или иной темы с его, руководства, точки зрения, либо политикой НЕиздания, ПЕРЕиздания и тиражей. И все же время от времени выходят смелые, неожиданные книги, и среди них я назвал очерки Овечкина, «Оттепель» Эренбурга, «Не хлебом единым» Дудинцева. Не удержался я и от искушения, назвав также свой сборник «Труд войны», написанный в основном в 1947 — 48 гг. и вышедший из печати лишь в 1956-ом году — лучшую из опубликованных мною книг. Я только что подарил экземпляр Бернстайну, он лежал на столе рядом с ним.

— Да, но теперь вы можете, по крайней мере, купить любую газету! — не без резкости сказала вдруг «миссис Шульгин».

Я посмотрел на нее с удивлением:

— «Дэйли Уоркер»? «Юманите»? «Унита»?

— Почему? Любую западную газету!

— О, боги! — с выражением крайнего ужаса я схватился за голову. — А я каждый день провожу два-три часа в спецхране для того, чтобы познакомиться с ними. Лэнни, — повернулся я к Бернстайну, — после обеда сходим вместе с миссис Шульгин в ближайший киоск и посмотрим, что пишет «Нью-Йорк Таймс» о ваших гастролях.

Шульгина заметно покраснела, а Бернстайн поспешил загладить неловкость:

— Кирилл, не обижайте самую прелестную женщину и лучшую переводчицу в вашей стране.

Хотя в ходе разговора я не произнес ничего очень уж криминального, но все же я сел в хорошую лужу.

Далеко не все иностранцы, приезжающие в СССР, знают, что подавляющее большинство гидов «Интуриста», как бы милы и приветливы они ни были, являются по совместительству информаторами КГБ. Усадив своих подопечных в самолет или проводив их до границы, сделав им на прощание ручкой (и зажимая в другой полученные им «на чай» доллары, франки или лиры), гид тут же принимается за свой так называемый «отчет», в котором он/она обязан со всеми возможными подробностями описать характер и настроения своего «подотчетного» и, в особенности, все его встречи с советскими гражданами и содержание их разговоров[5].

Гидами при заметных официальных или полуофициальных лицах назначаются особо доверенные люди. Их отчеты чрезвычайно подробны.

Из включенного в дело протокола допроса Шульгиной, которая не пожалела красок для описания нашей единственной встречи (л/д 240 — 242), отчетливо видно, что допрос велся работником КГБ, курирующим «Интурист» и не имевшим ни малейшего представления ни обо мне, ни о моем «деле». Это был во всем «деле» единственный документ, где я фигурировал под своим литературным псевдонимом, как представил меня Бернстайн и как было обозначено на книге, которую Шульгина не преминула полистать.

Эта история имела любопытное продолжение.

В 1962 г. «Лениздат» выпустил брошюрку под интригующим названием: «Враг не достигнет цели». Авторами этой вполне макулатурной книжонки были В. Н. Лякин, П. М. Петров, К. Г. Рогов и Н. П. Чурсинов. С Роговым читатель уже знаком, полковник Лякин в то время был заместителем Шумилова, остальные авторы этого опуса мне неизвестны. На 91-ой странице изложена моя «уголовная история» — по принципу 5% правды, 95% клеветы, — а сам я — с тем, видимо, чтобы я никого не мог бы обвинить в клевете (теперь этого, если судить по статьям о Гинзбурге, Щаранском, и Григоренко, не опасаются), — выведен под «псевдонимом» В. Д. Угарова.

Оный Угаров встречается с несколькими туристами, которые «решили не церемониться с ним», «вручили ему несколько антисоветских книжек и предложили позже обсудить с ними содержание их» — ну, совершенно как в «сети партийного просвещения»! «Несколько месяцев спустя его квартиру посетил американец Леонард Берстайн (так в тексте: маленькая «случайная» ошибочка — опущена всего одна буква, и не придерешься!). Этот гость безо всяких обиняков и дальних подходов стал продолжать его (Угарова) обрабатывать».

Леонард Бернстайн — дирижер и композитор с мировым именем — в роли мелкого антисоветчика! От такого, как говорят азербайджанцы, даже кура в супе рассмеется.

Посвященный мне эпизод заканчивается мажорно: «Не трудно понять, что, если бы советские люди вовремя не вмешались бы в жизнь Угарова, то его ′деятельность′ закончилась бы довольно печально». Хотелось бы узнать, каких именно «советских людей» имели в виду авторы этого «исследования»: тех ли, которые устанавливали у меня на квартире прослушивающую технику, или тех, кого шантажом и угрозами заставили давать показания, противоречившие их взглядам и нравственным принципам? И что гуманисты из КГБ подразумевали под «печальным» окончанием?

Кстати, не лишено интереса, что эта книжонка выпущена тиражем 100 тысяч экземпляров, а год спустя издана вторично в таком же количестве (это вот на издание Цветаевой или Мандельштама не хватает бумаги!) .

Между прочим, в этом втором издании на страницах 175 — 176 описываются мошеннические похождения некоего А. А. Петрова-Агатова, разоблаченного в 1962 году бдительными чекистами. Сей Петров-Агатов «раскаялся» и начал подвизаться на ниве изготовления фальшивок — на сей раз уже по заданию и поручению КГБ. Это им написаны гнусные статьи, имеющие целью очернить А. Гинзбурга, В. Буковского, П. Г. Григоренко и всех, кого найдет нужным облить грязью все то же КГБ.

Итак, несмотря на все помехи, которые мне чинил Кривошеин, то грубо торопя меня, то заявляя, что если я не окончу ознакомление с делом «к завтрашнему дню», то придется просить отсрочку и дело затянется еще на два месяца, так или иначе я ознакомился со всеми документами, подписал протокол об окончании следствия и — через час или полтора после возвращения в камеру, безо всякой просьбы с моей стороны, — мне принесли отобранные у меня кодексы и свежую газету. Тут же мне было заявлено, что газеты будут доставляться ежедневно, а их стоимость сниматься с моего текущего счета (денег, переданных в тюрьму женой).