Гарри Каспаров - Безлимитный поединок

Этой партией я горжусь больше, чем многими шахматными фейерверками, которые обычно вызывают восторг болельщиков. Получив подавляющую позицию, я уже стал прикидывать форсированные продолжения, как вдруг вспомнил беседу со Спасским, состоявшуюся накануне: «Помни, Петросян — тактик с огромным пониманием позиции и сверхъестественным чутьем. Не наноси прямых ударов и постарайся ничего не жертвовать. В худших позициях без контригры Петросяну трудно защищаться. Так что жми его, жми, но ни в коем случае не торопись». Я снова взглянул на позицию. В ушах все еще стояло: «Жми его, жми». Мои следующие пять ходов были невзрачными, но едва ли не самыми трудными в жизни. Каждый из них чуть-чуть улучшал позицию, не создавая никаких видимых угроз. Четыре хода Петросян держался, но на пятом дрогнул, и я перевел партию в выигрышный эндшпиль…

В одном из интервью Ботвинник так прокомментировал результаты турнира: «Если прежде я считал, что Каспаров сможет стать соперником Карпова не ранее следующего цикла, то после турнира в Бугойно склонен допустить, что это, возможно, случится раньше».

После этого журналисты стали атаковать меня вопросом: «мой» это цикл или «не мой»? Трудный вопрос. Отвечая определенно, я рисковал показаться не совсем искренним. В первом случае меня сочли бы зазнайкой. Во втором — решили бы, что я не связываю с предстоящим трехлетием никаких надежд. «Но ведь это не так!»

Настала пора готовиться к главному для меня событию года — межзональному турниру в Москве.

Но прежде предстояло сдать сессию — я, как уже говорил, был студентом бакинского института иностранных языков, где специализировался в английском. Времени было в обрез, так что пришлось положиться на свою «шахматную» память. И она не подвела.

Кстати, хорошая память — вещь, совершенно необходимая для шахматиста. Ведь ему приходится помнить тысячи партий, многочисленные дебютные варианты и теоретические позиции.

Любопытную историю рассказывают о памяти Фишера. Он как-то позвонил исландскому гроссмейстеру Фридрику Олафссону, но в доме не оказалось никого, кроме его маленькой дочки. Фишер ни слова не понимал по-исландски, она — ни слова по-английски. Механически запомнив все услышанное, Фишер перезвонил знакомому исландцу и попросил перевести. Каково же было удивление Олафссона, когда Фишер позвонил точно в указанное девочкой время.

Однажды журнал «Spiegel» устроил мне проверку, показав пять позиций и попросив определить, из каких они взяты партий. Мне потребовалось буквально несколько секунд. До сих пор помню те партии: Карпов — Майлс (Осло, 1984), Ботвинник — Фишер (Варна, 1962), Хюбнер — Тимман (Линарес, 1985) — тут я спутал Тиммана с Любоевичем, Алехин — Капабланка (Буэнос-Айрес, 1927) и Соколов — Агзамов (Рига, 1985).

Затем меня спросили, что я думаю о феноменальной памяти, которую демонстрировал знаменитый американский чемпион Гарри Пильсбери. Один из его эффектных номеров заключался в следующем. На каждом из 50 пронумерованных листков бумаги писалось по пять слов, затем листки бросались в цилиндр. Оттуда их доставали по одному, называли номер, и Пильсбери на память произносил написанные слова. Я сказал, что не стал бы этого делать, потому что считаю вредным занятием. Много лет назад тренер Александр Асланов показывал нечто подобное мне и другим школьникам. Мы пронумеровали 30 существительных, после чего Асланов посмотрел запись. Сначала он угадывал слова по номерам, затем наоборот. Он мог запомнить 150 слов подряд из словаря и прочесть их наизусть. Правда, потом бывал несколько рассеян…

Два летних месяца перед межзональным турниром я провел, как обычно, в Загульбе — маленьком поселке на берегу Каспия, в сорока километрах к северу от Баку. Нигде мне не работается так хорошо и плодотворно, как здесь. Поэтому-то я так привязан к Загульбе, живу здесь не только летом, но и зимой, и ранней весной, когда пляж пустынен и можно побыть одному.

В команду входили тогда Александр Никитин, мой постоянный тренер, Александр Шакаров и Евгений Владимиров. Утро, понятно, проводили на пляже. Плавали, играли в футбол — азартный, дурашливый пляжный футбол, не похожий ни на что на свете. Но я включался в него не сразу, а после пробежки: три километра босиком вдоль моря — по мокрому, тяжелому для бега песку. И так каждое утро… Ошибаются те, кто думает, что подготовка к соревнованиям — это только работа над шахматами. Без физических нагрузок не выдержать напряжения борьбы, особенно на высшем уровне.

Возвращаясь с пляжа, я час обязательно сплю. Работать мы с тренерами начинали днем, после традиционного послеобеденного чая. Наше оптимальное время, выведенное опытным путем, — пять часов. Но если наткнулись на какую-нибудь увлекательную идею, то о времени, конечно, забывали…

Московский межзональный был последним из трех турниров, которые должны были определить участников претендентских матчей. Рибли и Смыслов уже стали победителями в Лас-Пальмасе, Портиш и Торре — в Толуке, а Корчной и Хюбнер как финалисты прошлого цикла были освобождены от отборочных соревнований. Все они теперь ждали вестей из Москвы.

Не все гладко складывалось у меня по ходу турнира. После удачного старта последовала серия ничьих. Это вызвало осуждение со стороны некоторых журналистов, на страницах газет появились упреки в том, что я осторожничаю. Да, я старался не рисковать: дистанция была короткой, и проигрыш даже одной-единственной партии мог сильно осложнить выполнение главной задачи. Изучение опыта двух других межзональных турниров позволило сделать вывод, что главное — правильно распределить силы. Действительно, в Лас-Пальмасе и Толуке победа досталась не тому, кто резво стартовал (и потом постоянно думал, как бы не растерять запас очков), а тому, кто сохранил силы для финишного рывка.

Впервые участвуя в межзональном, я, естественно, волновался. Это сказывалось на игре. Но правильно выбранная турнирная стратегия помогла преодолеть и волнение, и отсутствие опыта. Прежде всего я старался следить за эмоциями, чтобы «не заносило», чтобы не попадать в цейтноты. Нехватка времени порой ощущалась, но сильного цейтнота не было ни разу. Практически обошлось и без откладывания партий.

В любом турнире бывают ключевые моменты. В Москве для меня ключевыми были — партии с Талем и Андерссоном, хотя обе и завершились вничью. Почему именно они? В партии с Талем я применил новую схему, которая застала его врасплох. Вначале борьба складывалась для меня удачно. Но, когда оставалось нанести несложный комбинационный удар, я соблазнился другим, более эффектным, продолжением и… передал инициативу в руки Таля. К счастью, все для меня еще закончилось благополучно. И все равно я испытал шок. Я ошибся в тактических осложнениях, которые считал своей родной стихией! Я старался забыть эту партию, чем-то отвлечься. Но из головы не шло: «Как я мог так просчитаться!» И, когда на следующий день я жертвовал фигуру Белявскому, меня не оставляло тревожное чувство, что снова могу ошибиться. Эта скованность повлияла на мою игру и в последующих турах.