Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий
Разгром армии Гогенлоэ под Йеной был страшным. Пруссаки потеряли 27 тыс. человек (в том числе 15 тыс. пленных) и все свои 120 орудий, тогда как потери французов не превышали 5 тыс. (из них 3 тыс. ранеными и меньше 2 тыс. убитыми)[250]. Деморализованные остатки своего воинства Гогенлоэ повёл на север, к Пренцлау, где его ждала скорая (спустя две недели) капитуляция. А пока к беглецам из-под Йены вечером и ночью с 14 на 15 октября стали присоединяться столь же панически расстроенные беглецы из-под Ауэрштедта с известием о разгроме войск герцога Брауншвейгского в присутствии самого короля Фридриха Вильгельма III.
В те же часы, когда Наполеон громил под Йеной 2-ю армию князя Гогенлоэ, маршал Даву во главе своего корпуса (27 тыс. человек и 44 орудия) принял на себя под Ауэрштедтом удар 1-й, главной, прусской армии герцога Брауншвейгского численностью (по разным данным) от 50 до 60 тыс. человек с артиллерией из 230–250 орудий[251]. Где же был в часы этой битвы Бернадот, обязанный следовать со своим корпусом к Ауэрштедту «вместе с Даву»? Весь день 14 октября он блуждал между Йеной и Ауэрштедтом, вполне мог слышать канонаду и с того и с другого поля битвы, но остался в стороне от них, не сделав ни одного выстрела.
К Бернадоту мы ещё вернёмся. Посмотрим сначала, что и как сотворил под Ауэрштедтом Даву. Он, по-видимому, быстро понял, что остался один, без поддержки Бернадота, и что перед ним — превосходящие силы главной прусской армии (в подзорную трубу маршал мог определить войсковые штандарты противника и даже лицезреть особо пышную свиту герцога Брауншвейгского и самого короля). Даву не растерялся. Напротив, он вдохновил своих солдат зажигательным призывом: «Великий Фридрих говорил, что только «большие батальоны» решают исход сражения. Ерунда! Победу одерживают только самые упрямые и стойкие. Берите пример с вашего маршала, ребята!»[252]
Упрямство и стойкость, которые сам Даву и каждый из его «ребят» проявили под Ауэрштедтом, оказались невероятными. Они отразили мощную атаку 25 эскадронов кавалерии лучшего из прусских генералов, будущего фельдмаршала Г.Л. Блюхера; затем, стоя как скала, отбили шквал атак прусской пехоты, не дрогнули под массированным артиллерийским огнём противника, а когда натиск пруссаков ослабел, перешли в контратаку. Герцог Брауншвейгский (между прочим, «тесть наследника британского престола»[253]), который, по мнению Наполеона, «великолепно умел поставить армию в затруднительное положение, но не был в состоянии вывести её оттуда»[254], под Ауэрштедтом даже не успел проявить ни лучших, ни худших своих качеств. Он был смертельно ранен в начале сражения (картечью в лицо), что лишь усугубило расстройство боевых порядков его армии. Она бежала с поля битвы одновременно с бегством армии Гогенлоэ из-под Йены и в таком же хаотическом беспорядке.
По данным разных источников, пруссаки потеряли под Ауэрштедтом от 13 до 18 тыс. человек, убитыми, ранеными и пленными (в плен был взят и 82-летний фельдмаршал Р. Меллендорф), «помимо разбежавшихся и не вернувшихся в строй» (Н.А. Левицкий). Потери французов превысили 7 тыс. человек. Как видим, победа досталась французам немалой ценой, но это была блистательная победа — самая выдающаяся в полководческой карьере маршала Даву и, главное, одна из исторически значимых в наполеоновской эпопее.
Сам Наполеон на следующий же день после Ауэрштедта, 15 октября, объявил в бюллетене Великой армии, «который был зачитан во всех войсках и даже во всех лазаретах»[255]: «Корпус маршала Даву совершал чудеса <…>. Этот маршал проявил выдающуюся храбрость и твёрдость характера — главные качества воина»[256]. Император пожалует маршалу титул герцога Ауэрштедтского, тем самым увековечив его главный триумф.
Возвращаемся теперь к Бернадоту. Дэвид Чандлер так объяснил причину его странного «блуждания» 14 октября 1806 г. между Йеной и Ауэрштедтом: «Причина была или в полной некомпетентности и отсутствии оперативного мышления у Бернадота, или, что более вероятно, в его чисто профессиональной ревности»[257]. Думается, инкриминировать Бернадоту как военачальнику некомпетентность и недомыслие несправедливо, но его «профессиональная ревность» (к Даву, к другим маршалам и к самому Наполеону) здесь проявилась не в первый и не в последний раз и, как подметил Чандлер, «едва не стоила Бернадоту головы»[258]. Великая армия — от императора до рядовых солдат — восприняла поведение Бернадота именно как военное преступление. «Армия ожидала, что Бернадота сурово накажут», — вспоминал барон М. де Марбо[259]. Император действительно подписал было приказ отдать Бернадота под суд военного трибунала, но спохватился (подумал и о жене маршала Дезире Клари, бывшей когда-то его, Наполеона, невестой, и о том, что сестра жены Бернадота замужем за братом Наполеона Жозефом) и собственный приказ порвал. О своём отношении к этому «делу» Бернадота Наполеон откровенно рассказал тогда генерал-адъютанту и министру полиции Р. Савари: «Это дело настолько возмутительно, что, если я отправлю его в трибунал, это будет равнозначно моему приказу о расстреле; для меня лучше не говорить с ним об этом, но я постараюсь, чтобы он знал, каковы мои мысли о его поведении. Я думаю, что у него есть понятие чести, чтобы осознать, какой позорный поступок он совершил»[260].
Увы! Ничего в смысле чести маршал Бернадот не осознает и кончит тем, что предаст своего императора и пойдёт войной против собственного отечества во главе шведских армий. Единственная в своём роде попытка А.А. Егорова оправдать Бернадота, а предъявленные ему обвинения признать «как минимум, несправедливыми»[261], выглядит несерьёзной.
От Йены и Ауэрштедта французы гнали остатки прусских войск разными дорогами на север, к морю. «Никогда в истории — ни до, ни после этого, — резонно подчёркивал
