Герман Раушнинг - Говорит Гитлер. Зверь из бездны

Общение было непринужденным. Часто Гитлер молчал или вступал в беседу лишь от случая к случаю. Иногда он начинал поучать — таким угрожающим тоном, что все вокруг замолкали и прислушивались. При этом можно было заметить, что Гитлер говорит поспешно, а для красноречия использует громкость и нарастающий темп. Просто беседовать с вам было невозможно. Он либо молчал, либо полностью овладевал беседой. Очевидно, красноречие Гитлера — не природный дар, а что-то вроде компенсации внутренней заторможенности, которая и сейчас делает его беспомощным в близком общении. Судорожность и искусственность его натуры проявляются именно в таком узком кругу; они проявляются прежде всего в отсутствии настоящего юмора. Смех Гитлера едва ли выражает что-либо кроме издевательства и пренебрежения. Он не несет с собой никакого облегчения. И в общении с ним никогда не бывает передышки. Однажды за обедом я имел возможность послушать его мнение о юморе. Я сидел тогда наискосок от него, напротив меня, слева от него, сидел Геббельс. Они беседовали о национал-социалистических юмористических газетах и о значении юмора как средства борьбы. Да, и в том, что он называл юмором, он тоже видел всего лишь средство борьбы! Тогда-то с его языка и сорвались слова, впоследствии весьма распространившиеся в партии — он назвал "Штюрмер" и его карикатуры на евреев "формой порнографии, разрешенной в Третьем Рейхе". Заметно было, что его искренне радует вся эта гадость.

После обеда в маленьком кабинете Гитлера подавали кофе, кофе с ликером. Некоторые курили, но не очень много. Несколько раз кофе подавали на большой, похожей на висячий сад, террасе, откуда можно было увидеть верхушки деревьев старого сада рейхсканцелярии. Окружение Гитлера, и прежде всего его сводная сестра, фрау Раубель, выполнявшая в то время роль "женской руки" в его хозяйстве, постоянно беспокоились о его безопасности. Уже тогда они опасались покушений, прежде всего в саду рейхсканцелярии. Гитлера предупреждали, чтобы он воздерживался от прогулок в этом саду. В то время он вообще мало двигался. Терраса заменяла ему сад.

Прочно встать на ноги в Латинской Америке

Именно на этой террасе, после обеда в начале лета 1933 года я стал свидетелем разговора, который выявлял политические идеи Гитлера относительно Америки и показывал, насколько ошибочным было мнение, будто политические интересы национал-социализма распространяются только на восточную и юго-восточную Европу. В то время один старый член руководства СА возвратился из Южной Америки. Гитлер подробно беседовал с ним за столом и задавал ему много вопросов. Когда подали кофе, беседа снова продолжилась. Познания Гитлера в этой области едва ли был и обширными — он всего лишь повторял суждения из популярных в то время книжек о "стране будущего". Особенно ему нравилась Бразилия. "Здесь мы создадим новую Германию. Здесь у нас будет все, что нам нужно". Затем он в общих чертах изобразил, каким образом трудолюбивое и деятельное правительство, которое умеет наводить порядок, может добиться всего. Он был убежден, что в Бразилии существуют все условия для переворота, который за несколько десятилетий (если не за несколько лет) превратит коррумпированное государство в германский доминион. "К тому же мы имеем права на этот континент, там находятся владения Фуггеров и Вельзеров. Мы наверстаем все, что упустили в эпоху раздробленности, возвратим себе все, что мы взяли, но не смогли удержать. Прошло то время, когда мы плелись в тени Испании и Португалии и повсюду опаздывали".

Фон Пф., находившийся в гостях у Гитлера, подтвердил, что шансы Германии на успех в Бразилии сейчас велики. "Мы нужны им, потому что они хотят что-то сделать из своей страны, — сказал он. — Им нужны капиталовложения, но еще больше им нужен дух предпринимательства и организаторский талант. И к тому же, им надоели Соединенные Штаты. Они знают, что США только эксплуатируют их, а мер по развитию страны от них не дождешься".

"Мы дадим им и капитал, и дух предпринимательства. Третье, что мы им дадим — наше мировоззрение, — сказал Гитлер. — Где демократия бессмысленна и самоубийственна, так это в Южной Америке".

"Следует укреплять в людях сознательность, чтобы они вышвырнули за борт свой либерализм вместе с демократией. Они еще стесняются своих здоровых инстинктов. Они еще считают, что должны играть в демократию. Давайте подождем пару лет, а потом им поможем. Но наших людей надо отправлять к ним уже сейчас. Наша молодежь должна учиться колонизировать. Для этого не нужны корректные чиновники и губернаторы. Нам нужны смелые парни. Им не придется бродить по джунглям и расчищать лес. Нам нужны люди, которые имеют доступ в светское общество. Знаете ли вы немецкую колонию в Бразилии? Можно ли начать с нее?" Вопрос был обращен к фон Пф. "Вопрос в том, стоит ли держаться светского общества", — ответил тот. По его мнению, можно гораздо скорее достигнуть цели, если заняться другими слоями общества — индейцами, метисами. "Уважаемый Пф., — нетерпеливо прервал его Гитлер, — заниматься нужно и теми, и другими. За рубежом нам нужны два движения: одно — лояльное, а другое — революционное. Вы думаете, это трудно? Я полагаю, мы уже доказали, что мы это можем, иначе бы мы здесь не сидели. Мы не будем высаживаться в Бразилии, как Вильгельм Завоеватель, и завоевывать ее с оружием в руках. Оружие, которое у нас есть — невидимо. У наших конкистадоров, дорогой Пф., куда более сложная задача, чем у прежних, зато и оружие у них — значительно изощреннее".

Гитлер продолжал расспросы о шансах Германии в Латинской Америке. Теперь на первый план вышли Аргентина и Боливия. Оказалось, что здесь есть множество объектов для национал-социалистического воздействия. Гитлер уже в то время высказывал идеи, позже осуществленные Боле, с одной стороны, и Риббентропом — с другой — о двойной пропаганде, противоречащей самой себе. Задачу прочно встать на ноги в Латинской Америке и вытеснить оттуда США и Испанию с Португалией следовало решать с помощью новых, деятельных и беззастенчивых людей.

Я спросил у Ганфштенгеля, не значит ли это, что вся наша предвоенная политика угрожающим образом повторится. Может быть, лучше не вызывать Англию и Америку на соперничество — по крайней мере, до тех пор, пока положение Германии не станет прочным? К тому же, это противоречит основным положениям "Майн Камп". И тут я впервые услышал, как плохо отзываются об этой книге в присутствии Гитлера, и понял, что для приближенных кругов она вовсе не была тем всеобъемлющим источником, за который выдавалась в официальной пропаганде. Ганфштенгель считал, что в любом случае когда-нибудь нам придется принять во внимание, что США и Англия — наши враги.