Патриот - Алексей Анатольевич Навальный
В 87–89-м годах вышли три фильма, которые стали абсолютно культовыми и ошеломили миллионы советских людей, особенно молодёжь. Лично мне после них стало окончательно понятно: назад дороги нет. Мы живём в новой стране, в названии которой по какой-то причине всё ещё есть слова «советских социалистических», но в ней самой уже нет ни того, ни другого. Безусловно, я описываю опыт подростка, для которого высказывания и поступки музыкальных кумиров, их модель поведения вообще важнее всего на свете. Взрослые люди с их проблемами, очевидно, смотрели на вещи немного иначе, но фильмы были действительно феноменально популярны.
В одном из них, «Взломщике», главную роль сыграл лидер моей тогда любимой группы «Алиса», Константин Кинчев. Сюжет, как тогда было модно, остросоциальный, но незамысловатый: он не имел большого значения, ведь в фильме показывали жизнь Ленинградского рок-клуба, выступления популярных групп. Русские панки на сцене выглядели ничуть не хуже, чем опасные для молодёжи иностранные музыканты из советской пропагандистской передачи про ужасы западного шоу-бизнеса. Сколько раз этот фильм показали в кинозале нашего Дома офицеров, столько раз я его и посмотрел.
Про фильм «Асса» в «Википедии» написано, что он стал «одним из киносвидетельств русского рока, достигшего пика своего развития во второй половине 1980-х годов». Так оно и было. В финальной сцене Виктор Цой, лидер группы «Кино», самой популярной группы того времени, начинает петь свой суперхит «Мы ждём перемен» перед публикой в ресторане, а заканчивает перед огромной толпой.
Цой сыграл и в «Игле», главном фильме советского проката 89-го года. Там были и наркоманы (тема до этого абсолютно табуированная), и экологическая катастрофа Аральского моря (об этом в СССР тоже не говорили), и борьба с мафией, и рок-музыка, и погибающий в конце главный герой, с трудом уходящий в темноту под песню «Группа крови».
Это было как два эскалатора в метро: свобода слова и творчество ехали вверх, а экономика — вниз. И, что имело совершенно принципиальное значение, в более открытом мире люди начинали яснее осознавать свою нищету. Нельзя сказать, что человек в 1984 году жил богаче, чем в 89-м или 90-м, — скорее наоборот. Просто в девяностые ему уже было с чем сравнить. Декоративная экономическая реформа, провозгласившая «многоукладную экономику» (наряду с социализмом допускавшую существование и частных предприятий, которые тогда ещё стеснительно называли «кооперативными» или «научно-производственными»), не давала большинству людей возможности заработать и обогатиться. Но некоторые успешно пользовались ситуацией. Вся страна была в шоке, когда кооператор Артём Тарасов был провозглашён первым советским миллионером, выплатив себе заработную плату в три миллиона рублей. Его партнёр по кооперативу был членом КПСС и уплатил партийные членские взносы — девяносто тысяч рублей (мой отец тогда получал триста рублей, мать — сто шестьдесят).
Подобные люди, пусть и не настолько богатые, появлялись то здесь, то там. Некоторые внезапно пересаживались на иномарки. Всё это совершенно сводило с ума обычных советских людей, не понимавших, откуда берутся эти капиталы. Очень часто «успешными предпринимателями» того времени становились представители номенклатуры, партийные лидеры, комсомольцы, и это утверждало людей во мнении, что дело нечисто и источник их богатства — не предпринимательская инициатива, а власть и доступ к ресурсам. Нельзя к тому же забывать, что семьдесят лет в Советском Союзе культивировали презрение к «торгашам»: нэпманам, лавочникам и вообще к людям, открыто преследующим денежную выгоду. Работник торговли и в советские времена мог жить неплохо, но престижно было быть космонавтом, военным или профессором. И тут внезапно космонавты — никто, обычные смертные, получившие трёхкомнатную квартиру и чёрный автомобиль «Волга», профессора вообще еле сводят концы с концами, а какие-то непонятные кооператоры и торговцы барахлом на рынке — короли жизни, и денег у них больше, чем у любого Героя труда.
То время принято называть периодом обнищания населения, но по сути это было скорее осознание своей нищеты в сравнении с теми, кто из неё вырвался. Оказалось, что можно быть бедным, когда все остальные так же бедны, но совершенно невыносимо быть бедным, когда сосед гораздо богаче тебя.
Часто приходится слышать рассуждения о зависти русских или советских людей к первым предпринимателям. Мол, именно поэтому конец восьмидесятых стал таким ненавистным временем. Но я считаю, что причина была именно в неравенстве возможностей. Если бы Горбачёв сделал предпринимательство лёгким и доступным, если бы в него хлынули миллионы, а не только десятки тысяч самых умных, самых хитрых или оказавшихся в правильном месте, всё было бы совершенно иначе. Но создание кооперативов, а затем и первых предприятий было чудовищно осложнено и полностью контролировалось советской бюрократией. Для того чтобы запустить бизнес, нужно было платить взятки, иметь связи, ну или обладать харизмой, способной сокрушить стены. Это на долгие годы определило образ бизнесменов как ушлых, хитроумных людей, начавших своё дело не совсем законным путём.
В армии, милиции и КГБ особенно остро чувствовалось снижение статуса офицера. Что-то явно назревало.
19 августа 1991 года я, очень недовольный, вышел из дома. Родители заставили меня идти на «дачу». Одно из веяний перемен заключалось в том, что многим раздали небольшие участки: шестьсот квадратных метров, «шесть соток» — в России это выражение стало синонимом дачи. Собственно, никакой дачи, то есть загородного дома, у нас, конечно, не было, а был сарай с какими-то лопатами, и вот мне нужно было идти туда, что-то копать и пилить — самое ненавистное занятие из всех возможных. Пройдя метров четыреста, я вышел через КПП нашего городка, чтобы, перейдя дорогу, отправиться в соседнюю деревню, где был наш участок. Но перейти дорогу оказалось не так легко: по ней ехали танки.
Глава 5
Вообще-то танками у нас было никого не удивить. Все приезжающие обожали фотографироваться с фирменным дорожным знаком нашего городка: «Осторожно, танки». Но сейчас всё выглядело предельно странно. Во-первых, танки ехали по обычной асфальтовой дороге, чего они никогда не делают, ведь от дороги в таком случае может ничего не остаться. Во-вторых, это реально выглядело так, будто они едут на войну или какую-то спецоперацию, а не на учения. Всё казалось каким-то хаотичным, что ли. Ну и главное: они ехали по направлению к Москве.
Обрадовавшись, что у меня есть какой-то, хоть и притянутый за уши, повод не идти на дачу, я вернулся домой, чтобы включить телевизор и узнать, что происходит. По телевизору шёл балет «Лебединое озеро». По этому признаку любой советский человек безошибочно понимал: случилось что-то серьёзное. С детства я
