Константин Кромиади - «За землю, за волю!» Воспоминания соратника генерала Власова

Вначале было трудно, не зная людей, выделить соответствующие кадры, а люди выходили из лагерей все, как один, серые, тощие и апатичные, похожи друг на друга, как камушки на дне реки. Только постепенно молодые организмы набирали мускулы, появлялся цвет лица, и вместе с тем каждый солдат и офицер становился похожим на самого себя. Иначе говоря, истощенные и изможденные лагерники становились по-настоящему работоспособными только со временем. После этого работа шла успешнее и веселее.

В конце лета РННА обладала прекрасными кадрами и была в состоянии развернуться в дивизию. Так, например, начальником штаба был майор Генерального штаба Риль; начальником артиллерии — полковник Горский, батальонные командиры — полковник Кобзев, майор Ткачев, майор Иванов, майор Генерального штаба Николаев, полковник X. (его судьба неизвестна), начальник разведки — майор Бочаров. На этом же уровне были и командиры всех остальных подразделений. Что касается нашей санитарной части, то она могла бы служить образцом и в мирной обстановке. Молодой врач Виноградов набрал превосходный кадр врачей и не только хорошо обслуживал все подразделения, но и создал прекрасный лазарет и в центральном поселке амбулаторию для гражданского населения. (Часть лазарета, зубоврачебный кабинет, обслуживала тоже гражданское население.)

Здесь будет уместно упомянуть об одном незаурядном случае с нашими хирургами: в ночном бою капитан Каштанов был тяжело ранен осколком мины в живот. Его вынесли на шинели с поля боя, и наш хирург (к сожалению, забыл его фамилию) тут же при автомобильном освещении сделал раненому операцию, вырезав треть его желудка. Пациент не только выжил, но и здравствует по сей день.

Многие из упомянутых офицеров РННА вошли потом во Власовское движение и занимали там ответственные посты. Так, например, генерал Жиленков был членом Президиума КОНРа и начальником отдела пропаганды; полковник Боярский — помощником начальника штаба РОА, полк. Сахаров — оперативным адъютантом, а потом командиром полка, С. Иванов — начальником школы пропагандистов, полковник Бочаров — представителем ген. Власова при казачьих частях генерала Доманова, полковник Риль — оперативным адъютантом штаба РОА, капитал Каштанов — начальником охраны ген. Власова, лейтенант Рейслер — штабным офицером, сопровождавшим ген. Власова в плену (пока их не разъединили), капитан гр. Ламсдорф командовал ротой, а пишущий эти строки имел честь быть сначала комендантом штаба, а потом начальником Личной канцелярии генерала Власова.

Прием добровольцев

Прием людей из лагерей для РННА производился на добровольных началах. Формальная сторона этого приема была проста: приемщик, кто бы он ни был, обращался к коменданту лагеря военнопленных с упомянутым выше удостоверением, выданным Иванову в штабе фельдмаршала фон Клюге. Комендант выстраивал пленных, и приемщик обращался к ним с соответствующей речью. На изъявлявших желание поступить в РННА составлялся список, и людей тут же выводили из лагеря.

На деле эта процедура была много сложнее и труднее. Дело в том, что после речи приемщика изъявляло желание столько народа, что взять всех приемщик никак не мог (у него было твердое задание), тем более что среди добровольцев было много людей с отмороженными руками и ногами (и все-таки таких полуинвалидов тоже попадало к нам немало, и мы не отправляли их обратно в лагерь, а лечили их у себя). Когда же прием кончался и оставались лишние люди с разочарованными лицами и печальными глазами, бывало трудно оторваться от них и уйти, стыдно было смотреть в глаза этих обреченных людей.

Начнем с того, что на войне положение солдат и офицеров, попавших в плен и очутившихся у врага за колючей проволокой, является для них самым тяжелым испытанием. А положение русских военнопленных в германском плену во время минувшей войны по своей трагичности в истории не знало себе равного. В связи с этим и подход к ним был связан с особыми моральными требованиями. В то же время военнопленные, как правило, были до предела истощены, морально разбиты и деморализованы, не говоря уже о том, что, кто только мог, скрывал свою инвалидность (главным образом отмороженные конечности). И не только это… Кто мог быть уверенным в искренности всех этих добровольцев, из которых за один прием можно было сформировать целую бригаду? Чем руководствовался каждый из них, поднимая руку? Да и можно ли было требовать от них в их положении искренности? Вся процедура приема людей была алгебраической задачей со многими неизвестными, но делать было нечего.

Так или иначе, но выведенных из лагеря людей в сопровождении трех немецких солдат из команды связи приводили на вокзал, где их уже ждал заранее заказанный железнодорожный состав, который и доставлял их до станции Осиповка. Расстояние от станции до места службы (6 км) проделывалось уже походным порядком. К людям, вышедшим из лагеря, нужно было отнестись, как к больным; сплошь и рядом происходили поступки, за которые виновный не в состоянии был отвечать. Но через три недели после выхода из лагеря люди приходили в себя и входили в норму.

Прибывавшую новую команду надо было сначала накормить, потом наголо обстричь и пропустить через дезинфекционную камеру и баню, после чего каждому выдавалось совершенно новое белье и обмундирование с обувью. Этих внешне приведенных в порядок солдат в течение первой недели нельзя было трогать, а потом с ними устраивали собеседования и через две недели подвергали опросу (если кто-нибудь передумал и хотел бы вернуться в лагерь) и зачисляли в строй. Оружие, как правило, выдавалось через три недели пребывания в части, и оно было советское — знакомое.

В заключение хочу отметить, что в любое время любой офицер или солдат мог заявить о своем желании вернуться в лагерь и это никому не ставилось в вину. Но за все время пребывания в РННА я такого случая не знаю. Мало того, наш лагерь с севера и с востока был окаймлен густым кустарником и лесом, и желавшие покинуть нас могли бы легко и незаметно уйти, но таких случаев тоже не было, пока в это дело не вмешались высшие немецкие инстанции и не вызвали в сердцах русских людей горечь и разочарование. Но и тогда, несмотря на это, уходили только единицы, за исключением одного случая, о котором речь будет впереди.

Система формирований была батальонная, т. е. формировались отдельные батальоны, подчинявшиеся коменданту центрального штаба. Принято было это решение в силу особых соображений, а именно: 1) Каждый отдельный батальон создавался с расчетом развернуть его в полк; 2) В таком деле, как наше, когда эмоциональные переживания людей были очень сложны, когда не каждый и не всегда может найти в себе исчерпывающий ответ на свои поступки, мы должны были подумать, что впереди нас могли ждать не только одни успехи. А раз это так, то пусть неприятности возникнут в малой части, где их локализировать много легче, чем когда беспорядок возникает в крупных частях. Короче говоря, батальонная система больше отвечала требованиям профилактики, чем обыкновенная общеармейская система.