Николай Павленко - Петр II

Александр Данилович форсировал события всеми доступными ему способами, в том числе и угрозами. Ходили слухи, что жениху и его сестре через вторых лиц передавали, что в случае отказа жениться обоих ожидали большие неприятности. Об этом в июне 1727 года сообщал Лефорт:

«Из всего видно, что он (Петр II. — Н. П.) сделался женихом, чтобы только уступить Меншикову и отвязаться от его просьб; мне даже кажется, что последний дал знать ему через известную женщину, что, если он не исполнит желания покойной императрицы, ему будет худо, о чем царь советовался с своею сестрою и для собственного сохранения решили так поступить».

На следующий же день после помолвки Меншиков вместе с семьей, невестой и женихом отправился в Петергоф. И здесь, как и в столице, он находился неотлучно при императоре. Светлейший не увлекался охотой, но охота была любимым занятием Петра II — что ж, ради большой цели пришлось пойти на маленькие жертвы; Меншиков вместе с Петром несколько раз ездил на псовую охоту. И даже тогда, когда Меншикову приходилось отправляться в свою загородную резиденцию Ораниенбаум или в Кронштадт для осмотра работ, будущий зять не оставался без надзора — его общество составляли либо невеста, либо ее мать Дарья Михайловна, либо другие члены семейства Меншиковых.

10 июня Меншиков возвратился в столицу. На следующий день туда же прибыл Петр. Поселился он во дворце Меншикова.

Меншиков старался привлечь внимание жениха к своей дочери и с помощью ее женских прелестей. Тот же Лефорт извещал свой двор 7 июня 1727 года, что между покоями жениха и невесты была прорублена дверь, что позволяло им общаться в любое время суток. Однако никаких чувств к невесте юный император не испытывал и вел себя по отношению к ней подчеркнуто холодно. «Петр II совсем не любит свою невесту», — доносил Лефорт. По его словам, Меншиков даже выговаривал императору, что тот мало заботится о своей невесте, на что Петр будто бы отвечал так: «Разве не довольно, что я в душе люблю ее, ласки излишни, а что касается до женитьбы, то Меншиков знает, что я не имею никакого желания жениться ранее 25 лет».

После помолвки Мария Александровна была окружена заботой и вниманием: ее стали величать ее высочеством «благоверной государыней Марией Александровной». 13 июня 1727 года Верховный тайный совет утвердил сумму на содержание невесты и ее штат. Среди женщин царствующего дома она пользовалась наибольшим почетом: на ее содержание было выделено 34 тысячи рублей в год, а ее штат состоял из 114 человек, в то время как штат царевны Натальи Алексеевны и Елизаветы Петровны состоял из 113 человек у каждой, а на их содержание ассигновалось по 32 тысячи рублей.

Высшие должности у двора невесты занимали родственники Меншикова: гофмейстером ее двора был назначен брат супруги князя В. М. Арсеньев, а обергофмейстериной — ее сестра Варвара Михайловна.[47]

Двенадцать тысяч рублей в год должно было идти на стол невесте царя, еще 5 тысяч — на платье. Это составляло половину всей суммы. Вторая половина ассигнований предназначалась на жалованье придворным чинам — гофмейстеру, камергеру, камер-фрейлинам, штатс-фрейлинам, а также обслуживающему персоналу, включавшему лакеев, гайдуков, пажей, поваров, певичек, конюхов, гребцов и прочих. Весь пышный штат возглавляла сестра супруги князя Варвара Михайловна Арсеньева. Теплое местечко обер-гофмейстерины приносило ей две тысячи рублей в год.

Весть о том, что Александр Данилович был близок к положению тестя и регента малолетнего царя, стала достоянием европейских дворов. Князь получил поздравления от Голландских штатов, Брауншвейг-Волфтенбительского князя Августа Вильгельма, австрийского канцлера Шенборна и даже самого императора Карла VI.[48]

…Казалось, близок был час, когда звон колоколов, гром пушечной и ружейной пальбы известят население Москвы о начале двух торжественных церемоний: коронации императора и его свадьбы. Меншиков твердой рукой расчищал путь дочери к венцу: все противники и завистники находились в опале или должны были прикрыть рот и покорно наблюдать за происходящим.

Все было предусмотрено до мелочей. Но в истории нередко бывает, что нелепый случай беспощадно разрушает все планы, и события развиваются не в запланированном, а в противоположном направлении. Вот и на этот раз случилось то, что никто не мог предусмотреть и что в конечном счете сыграло роковую роль, — светлейший занемог…

Глава четвертая

Крушение Меншикова

Первые признаки недуга князь обнаружил 19 июня — в этот день он принимал лекарства, ему пускали кровь. Надеялись, что после мыльни князю полегчает, но нет — ему стало хуже. С 22 июня он уже не покидал покоев, хотя еще не слег. Его навещали члены Верховного тайного совета — Апраксин, Головкин, Голицын, Остерман. Он вел деловые разговоры, крепил письма. Но консилиум врачей, состоявшийся 26 июня, запретил больному заниматься делами и уложил его в постель.

Состояние больного дало современникам повод ожидать близкой кончины князя. Лефорт доносил 12 июля в Дрезден: «Кроме харканья кровью, сильно ослабляющего Меншикова, с ним бывает каждодневная лихорадка, заставлявшая за него бояться. Припадки этой лихорадки были так сильны, пароксизмы повторялись так часто, что она перешла в постоянную. В ночь с девятого на десятое число с ним случился такой сильный припадок, что думали о его близкой смерти».[49]

В дни болезни князя Лефорт рассуждал и о настроениях в обществе, фиксируя неоднозначное отношение к возможной смерти светлейшего: «Если князь Меншиков умрет, то на это будут смотреть как на худо и добро. На добро, потому что избавятся от безграничной власти, которую никто не осмелился бы присвоить, и древние фамилии снова займут свое прежнее положение… На смерть Меншикова смотрят как на несчастье в том смысле, что никто не может заменить его в деле исполнительной власти, не желая взять на себя всю тяжесть таких обязанностей. Боятся, чтобы все дела не остановились и не стали бы ссылаться друг на друга».

Сам Меншиков тоже считал, что у него мало надежд одолеть недуг. Он предпринял меры, которые обычно предпринимают в самом конце жизни или в те дни, когда смерть властно стучится в дверь. В архиве Меншикова сохранились не подписанные им письма, адресованные членам Верховного тайного совета, с просьбой проявить заботу об осиротевшей семье. Проект духовной, в соответствии с указом Петра Великого о единонаследии, провозглашал наследником всех имуществ князя его сына Александра, которому было поручено «во всю жизнь опекать сестер, супругу и свояченицу Варвару Михайловну».