Что думают гении. Говорим о важном с теми, кто изменил мир - Алекс Белл
– Я весь внимание. Что именно вы хотели со мной обсудить?
– Мне поручена непростая и чрезвычайно ответственная задача перевода трех ваших главных работ, представления их всему мыслящему англоязычному миру. Я бы очень хотел, чтобы мой перевод максимально точно соответствовал оригиналу. Мне выпала большая честь открыть свет вашей великой философской системы широкому кругу читателей.
Я специально сделал явный, даже несколько грубый комплимент профессору, чтобы немного разговорить его. Как я и ожидал, немец воспринял сказанное мной как должное.
– Да, это так. В своих исследованиях я нашел Истину. Ответы на все главные вопросы, когда-либо мучившие умы людей. Моя философия всеобъемлюща. Она идеальна и не требует уточнений. Все философские системы прошлого – от Парменида и Платона до Спинозы и Канта – это лишь ранние предтечи моей системы. На мне философия в ее основной части завершилась. Я раскрыл суть мироздания. Прежде всего это вы обязаны донести до сознания читателей Англии.
– Сделаю все, что в моих силах. Однако до сих пор я знаком с вашими трудами лишь отрывочно, фрагментарно. Я был бы признателен, если бы вы кратко донесли до меня их главную суть.
Гегель взглянул на меня с сочувствием, как на нерадивого студента средних способностей.
– Если вы полагаете, что это возможно сделать за час или два, то вы сильно заблуждаетесь.
– И все же в любом явлении во Вселенной есть сердцевина. В чем заключается ядро ваших идей?
Собеседник снова посмотрел на меня тяжелым, уставшим взглядом. Но, видимо, понял, что уйти от моих расспросов ему не удастся.
– У меня много оригинальных идей. Поверьте, выбрать из них одну или даже три главных – непросто. Но я попытаюсь. Насколько вы компетентны в науках: философии, математике, физике? Спрашиваю вас, чтобы понять, до какой степени примитивно и упрощенно мне придется объяснять.
– Для уровня науки нашего с вами времени – вполне компетентен. Но в то же время простота и доступность ваших примеров пойдут нашей беседе только на пользу.
Гегель, судя по всему, не вполне понял мой ответ, но перешел к сути.
– Ни одна философская система прошлого, даже у самых видных мыслителей, не была научной в полном смысле этого слова. Даже Платон, которого я считаю самым великим моим предшественником, ибо он интуитивно ближе всех добрался до сути вещей, в свою древнюю эпоху, разумеется, тоже не мог сделать свою философию научной. Каждый из мыслителей, по сути, упирался в метафизику, суть которой: «мир устроен так-то, потому что я верю, что он так устроен». Меня такой подход никогда не устраивал. Меня называют основателем объективного идеализма. Не люблю этот термин, но соглашусь, что он понятнее описывает суть моего учения. Со времен Платона и Аристотеля не прекращался спор между идеалистами (Платон), считавшими видимый мир лишь отсветом более высокого и прекрасного мира идей, и материалистами, полагавшими, что все материальное, что нас окружает, – это и есть наш мир, Вселенная. А «идеи» – вторичны, просто продукт деятельности человеческого сознания, и не более того. Моя система объективна, так как опирается на научные наблюдения и строгую логику. И в то же время она идеальна, так как источником и высоких идей, и всех явлений природы в ней является Всемирный Дух. Я первый в истории глубоко и основательно примирил Платона и Аристотеля. В моем учении нет спора о том, что важнее или первично: материя или сознание. Это одно и то же, две стороны одного целого.
– Этот тезис звучит интересно. Но можно ли это доказать?
– Разумеется. Так как мир представляет собой (в этом я согласен со Спинозой) единую, связанную во всех своих элементах Систему, значит, должны существовать строгие, объективно существующие принципы, одинаковые во всей Вселенной. В математике мы нашли такие законы еще во времена древних греков и продолжаем их исследовать. В физике безупречную систему построил Ньютон. Но философия выше и математики, и физики, так же как Вселенная бесконечно сложнее простого ряда чисел или геометрических фигур, нарисованных на бумаге. У Вселенной имеются свои непреложные истины, всеобщие законы существования и развития всех вещей и явлений, даже более универсальные, чем правила любых наук.
– И в чем же, по-вашему, заключаются эти «всеобщие законы Вселенной»?
Гегель положил перед собой лист бумаги и взял остро заточенный грифельный карандаш.
– В своей самой первой работе я задался простым и в то же время сложнейшим вопросом. А как вообще возникли и продолжают возникать различные объекты и явления нашего мира? Каков механизм этого возникновения? Как из невидимого «ничего» в итоге появилось все?
– Неужели вам удалось раскрыть эту тайну?
– Разумеется, я не могу описать возникновение мира с помощью физических формул. Более того, я принципиально не ставлю себе такой задачи. Моя цель – показать суть и последовательность процессов. Перед возникновением любой вещи или явления во Вселенной сначала существует Ничто. Пустота. Как этот чистый лист бумаги. Далее в пустоте образуется Бытие: прообраз предмета, но все еще скрытый от всех. Этот прообраз – одновременно уже и будущий предмет, и все еще – его отсутствие. Я понимаю, что это непросто понять. Вспомните, что такое «точка» в основах геометрии. Это, с одной стороны, нечто, занимающее точное место на оси координат. Но у самой точки при этом нет размеров – ни ширины, ни длины. Она как бы есть, но в то же время ее как бы нет. Затем «Ничто» и «Бытие» входят в конфликт, начинают противоборство друг с другом. Как дрожжи, брошенные в закваску. В результате этого конфликта происходит Становление: на месте «Ничто» возникает «Нечто». Оно растет, расширяется и, наконец, в один миг прорывает Границы своего предыдущего, скрытого, невидимого для всех бытия. Являет себя миру.
Гегель начертил на бумаге длинную прямую.
– Что такое прямая? Кратчайшее расстояние между двумя точками, которое, в свою очередь, состоит из бесконечного количества последовательных точек на поверхности. Точка, изначально не имевшая геометрической площади, вырвалась за свои пределы, объективировала себя и превратилась в нечто качественно иное, имеющее и координаты, и размеры, – длинную прямую.
Я внимательно слушал объяснения профессора и задавал себе вопрос: что на самом деле стоит за этими рассуждениями? Либо это даже не научный, а лишь насыщенный научными терминами пустой набор умных слов, либо передо мной и вправду сидит один из величайших умов всех времен, теории которого невероятно фундаментальны для всего сущего. Увидев сомнения в моем взгляде, философ попробовал
