Прометей в танковом шлеме - Роман Андреевич Белевитнев
Кремлевские куранты пробили двенадцать раз. Над страной, покрытой снегами, плыли с детства знакомые, волнующие душу звуки «Интернационала».
Все было готово к отправке на фронт. Мы уже получили шапки-ушанки, ватные брюки и фуфайки, валенки и полушубки. Танковые двигатели периодически прогревались, чтобы боевые машины в любое время были готовыми выйти из парка, стать в колонну и двинуться на станцию погрузки. В эти дни, полные разных забот и хлопот, в штаб бригады пришло два приказа. Одним из них Мазаеву Маташу Хамзатхановичу присваивалось воинское звание капитана, а другим он назначался заместителем командира батальона, который оставался на месте. Я, грешным делом, думал, что Маташ обрадуется: как-никак, звание для профессионального военного человека многое значит, тем более, что по тогдашним законам он перешел из категории средних командиров в категорию старших, да и повышение по должности было значительным продвижением по служебной линии. Но Мазаев страшно переживал, ходил сперва к командиру полка, потом к комбригу, добивался, чтобы его оставили в роте, которую он готовил к боям. Но приказ никто отменить не мог. Тем более, что мы уже грузились в железнодорожный эшелон.
Он пришел к нам перед самой отправкой, когда танки, укрытые брезентом, стояли на железнодорожных платформах, а мы собрались в теплушке, вокруг раскаленной чугунной печки. В его бархатных петлицах вместо трех прежних кубиков отливал вишневой эмалью длинный прямоугольник, который в просторечии называли «шпалой».
Маташ Хамзатханович по-отцовски обнимал каждого из нас, сердечно желал успехов в боях с белофиннами.
Он уходил от нас с каким-то виноватым видом, плечи его при этом ссутулились, опустились…
…Напрасно Маташ так переживал. Он сделал свое дело, подготовил роту так, что она отличилась в первом же бою. Я хочу рассказать об этом выигранном бое, ибо Мазаев незримо участвовал в нам, был среди нас.
…Стрелковая дивизия второй день наступала по льду на небольшой остров Тупури-Саари. Белофинны, засевшие в надежных сооружениях из огромных камней-валунов, открывали ураганный огонь из орудий, минометов и пулеметов, как только наши стрелки приближались к острову. Дивизия несла большие потери, а ворваться на остров не могла. Тогда-то командир нашего полка подполковник Васильев и получил приказ выделить одну танковую роту для поддержки дивизии.
Выбор пал на нашу роту, которую все еще называли мазаевской, хотя ею теперь командовал старший лейтенант Мееровский. Вместе с ротой пошел на своем танке и начальник штаба, или, как значилось в штатном расписании, старший адъютант батальона капитан Клыпин.
Мы совершили марш по лесной дороге и вышли к проливу, разделявшему материковую часть с островом Тупури-Саари. Вместе с Клыпиным, Мееровским и командирами взводов мы, оставив танки позади, в лесу, вышли на рекогносцировку к самому берегу. Остров, возвышавшийся за ровной полосой заснеженного льда, чем-то напомнил мне те три высотки, что днем и ночью учил нас брать с ходу Маташ Мазаев. В центре острова, как и там, в Прикарпатье, звенел смерзшимися желто-коричневыми листьями дуб, слева спускалась к берегу стайка березок, а справа, вместо груши, темнели заросли ольховника. Посреди пролива на заснеженном льду лежали готовые к атаке наши стрелки.
Решили развернуть танки на поляне перед вихром прибрежного леса и внезапно на предельных скоростях атаковать противника. «Будем действовать по-мазаевски», — сказал я танкистам, когда возвратились к своим экипажам. Я еще говорил им, как и полагается говорить политработнику перед первым боем, о воинском долге и присяге. Как-то весьма кстати в накаленном морозом воздухе прозвучали слова Клыпина о внезапности, быстроте и натиске, которые мы не раз слышали от Мазаева.
— Вперед, товарищи! — скомандовал он роте.
Танки легко пробились через вихор леса, прикрывавший нас до поры до времени, и внезапно появились на льду. Механики-водители, как и там, в Прикарпатье, выжимали из двигателей все, что можно было выжать. Противник открыл шквальный артиллерийский огонь, но снаряды крошили лед уже позади танков. Рота стремительно приближалась к острову. В прицел я увидел на самом берегу очертания вражеского орудия, людей, суетившихся вокруг, и с ходу выпустил один снаряд, другой, третий, и вслед за этим услышал торжествующе-радостный крик механика-водителя Уварова:
— Есть, прямое!
Танки ворвались на остров, крошили и уничтожали огнем и гусеницами все, что попадалось на пути. Моя машина проскочила через заросли ольховника и снова оказалась на льду бухты. На противоположном берегу возвышались какие-то штабеля бревен и досок. Не успел я скомандовать механику-водителю повернуть влево, как под днищем раздался сильный взрыв, машину подбросило вверх, и я почувствовал, что танк тонет. Не знаю, как мы с башнером Ковалевым выпрыгнули из башни и, вымокшие до нитки, оказались на льду. Танк почему-то тонул кормой — она уже была под водой, из обломков льда выглядывал только срез пушки, а возле нее барахтался в воде механик-водитель Уваров. В руках у него был запасной пулемет с диском. Мы с Ковалевым бросились к нему и кое-как выволокли его на лед. Нас заметили с острова белофинны и тут же открыли огонь. Спасла льдина, вывернутая нашим танком. Спрятавшись за нею, мы стали прилаживать свой пулемет. Но затвор уже успел примерзнуть, да и диск, выкупанный в воде, не работал. Я вытащил из кобуры пистолет «ТТ» и сунул его отогреть за пазуху, чтобы не отказал в нужную минуту.
На противоположной стороне острова шел сильный бой. Теперь туда вслед за танками ворвались паши стрелки. Оттуда доносились яростные крики «ура», неутихающая ружейно-пулеметная стрельба.
Мокрая одежда примерзала ко льду. Мы, коченея, то и дело приподнимались, чтобы отодрать ее. А тут в зарослях ольховника и у лесного склада показались густые цепи белофиннов, отходивших сюда под напором наших танков и стрелков, намереваясь, видимо, перебраться на соседний, такой же маленький остров, как и Тупури-Саари. Группа вражеских солдат, прикрываясь высокими штабелями бревен, уже бежала к тому острову, а другие, отстреливаясь, отходили прямо на нас. То ли оттого, что Уваров протер затвор, а Ковалев постучал обледенелым диском по колену, а потом уже закрепил его, то ли просто от нашего отчаяния, но наш пулемет вдруг заработал. Мы успели выпустить две-три очереди по врагу, и он опять замолчал. А белофинны были уже совсем близко, трое из них, отделившись от остальных, ползли к нам, один вынул гранату, готовясь метнуть ее. Казалось, участь наша решена. Но тут с белофиннами что-то произошло, те, что ползли к нам, приостановились, те, что бежали
