Элвис Пресли. Безрассудная любовь - Питер Гуральник
«Что это за таблетки?» — спросила я.
«Тебе не нужно знать, что это за таблетки; нам дают их, когда мы отправляемся на маневры. Если бы у меня их не было, я бы и дня не смог продержаться. Но ты не бойся, они безвредные, — сказал он мне. — Убери их подальше и никому не говори, что они у тебя есть, и не принимай их каждый день. Только когда тебе нужно немного взбодриться»».
Она доверяла ему, она полностью и безоговорочно верила ему, но убрала таблетки в маленькую шкатулку, в которой хранила всякие безделушки на память; сигарные мундштуки, нежные записки, которые он ей писал, вещицы, которые будут напоминать ей о нем, когда он уедет. И старалась бодро держаться с этого времени.
Между тем у Элвиса были другие дела. В интервью за интервью он подчеркивал, что ему кажется, будто он действительно чего — то добился. «Люди ждали, что я так или иначе растеряю успех, окажусь у разбитого корыта. Они считали, что я не способен сделать что — то настоящее и прочее, и я решил во что бы то ни стало доказать обратное. Не только тем, кто сомневался во мне, но и себе самому». Он не может дождаться, когда сможет возобновить свою карьеру, сказал он. Он не знает, как все произойдет, но одно он знает точно; армия для него является бесценным опытом, а его менеджер Полковник Паркер — неистощимым источником поддержки и здравых советов. Да, он надеется совершить тур по Европе, несомненно. Возможно, в следующем году, впрочем, сроки он оставляет на усмотрение своего менеджера. Он никогда не изменит свой стиль; он выбирает все свои песни интуитивно, ориентируясь на свой собственный вкус потребителя; больше всего ему хочется, чтобы его серьезно воспринимали в качестве драматического актера.
По мере приближения дня отъезда он обнаруживал, к своему удивлению, что ему все трудней и трудней было думать о расставании с теми, кто его окружал, и он говорил с каждым из парней по отдельности о том, чтобы продолжать поддерживать контакты, о том, чтобы не дать увять их дружбе, о том, чтобы они стали работать на него, когда вернутся домой. Первым отбыл Джо, уехавший за неделю до Элвиса и Рекса и пообещавший по настоянию Элвиса в последнюю минуту, что оставит свою работу бухгалтера, к которой он планировал вернуться, и примчится, как только позовет Элвис. Ламар и Клиф, разумеется, будут оставаться в своей привычной роли, Клиф — в роли комика, умеющего пошутить, хотя и несколько однообразно, Ламар — как извечный объект всех шуток. Чарли пообещал, что заедет, как только повидает мать и отца в Декейтере, до которого было рукой подать. Элизабет останется в качестве его личного секретаря; в ее верности не было сомнений, и он знал, что может быть уверен, что она будет держать рот на замке, когда рядом окажется Анита. Впрочем, только Рекс был тем, кого он по — настоящему хотел видеть рядом с собой дома. Рекс прошел с ним весь путь и представлял собой того человека, который был ему нужен в качестве правой руки, — наиболее толковый, деловой, лучше всех образованный, самый независимый в их компании, но без крикливости и нарочитости.
Рекс, со своей стороны, терзался чувством вины. Порвав с Элизабет после череды размолвок и недоразумений, он наконец снова сошелся с ней как раз за неделю до назначенного отъезда. Но тут заболела бабушка, и Элизабет пришлось взять на себя заботы по сборам, так что у них оставалось еще меньше времени друг для друга, чем обычно, ведь нужно было упаковать две дюжины чемоданов разного размера и свыше двух тысяч пластинок. В присутствии Элвиса они только и могли позволить себе, что мельком взглянуть друг на друга. Они понимали, что если оба будут работать на Элвиса, то вряд ли смогут продолжать свои отношения, но Элизабет была не намерена возвращаться к своей семье, которая незадолго до этого переехала в Штаты, и каждый пребывал в замешательстве, не зная, чем же все закончится.
1 марта выдалось сырым и серым. На 9 часов утра в клубе для военнослужащих в Рей — Казерне во Фридберге для Элвиса была запланирована пресс — конференция. На ней присутствовали свыше ста репортеров и фотографов, которые забросали Элвиса вопросами, не успел он — одетый в сшитую на заказ форму — войти в дверь с семнадцатиминутным опозданием. По большей части вопросы были обычного рода: что он думает о своих армейских впечатлениях («Я многое узнал»); не планирует ли он жениться в ближайшем будущем («Нет»); ведет ли он дневник («Я не веду дневника, но могу назвать вам любую девушку, с которой встречался, о которой вам захотелось бы знать. Мне хотелось бы написать книгу»); планирует ли он сниматься и записываться? Он даже получил от командира части, генерала Ричарда Дж. Брауна, особый похвальный лист, в котором отмечались «его жизнерадостность и энергия и замечательные лидерские качества».
В общем и целом, это было мастерское, совершенно обезоруживающее представление, единственный признак нервозности Элвиса — постоянное покачивание его ноги под столом. Неприятный момент возник, когда его спросили о дочери капитана военно — воздушных сил Присцилле Болье, которая, по распространенному мнению, считалась его «шестнадцатилетней [sic] подругой». Да, признался он, он встречался с ней довольно часто в последние несколько месяцев, она очень симпатичная брюнетка с красивыми голубыми глазами. «Она очень милая девушка. У нее очень милые родители, и она очень зрелая для своего возраста». Это побудило репортеров броситься к телефонам и немедленно позвонить отцу девушки, который, прежде чем дать какой — либо комментарий, поинтересовался, что именно сказал сержант Элвис Пресли, поскольку не собирался говорить ничего такого, что бы поставило в неловкое положение Элвиса или его дочь. «Здесь нет ничего серьезного, — наконец заявил капитан Болье, после того как ему пересказали слова Элвиса. — Они просто большие друзья. Им нравилось проводить время вместе. Только и всего».
Под конец пресс — конференции Элвис заметил старого знакомого в армейской форме. «Марион!» — выкрикнул он в крайнем изумлении, признав в капитане военно — воздушных сил Марион
