Элвис Пресли. Безрассудная любовь - Питер Гуральник
Никто из них, похоже, полностью не сознавал его желания исследовать новые направления, но — с другой стороны — откуда им было понять это, если он сам всегда сторонился этой территории с тех самых пор, как начал записываться? Его, к примеру, всегда притягивала к себе полноголосая, вдохновляющая, почти оперная баллада, исполняемая Роем Гамильтоном, который номинально считается ритм — н–блюзовым певцом, чья композиция «You’ll Never Walk Alone» стала номером один в 1954 году. Он записал энергичную «I'm Gonna Sit Right Down and Cry (Over You)» Гамильтона после заключения контракта с RCA в 1956 году, но он даже и близко не подходил к тому, чтобы попробовать записать более амбициозные вещи Гамильтона, — и кто знает, что бы стал думать Стив Шоулс, который подписал с ним контракт, если бы он это сделал? Теперь, подбадриваемый Чарли, он постоянно работал над улучшением своей вокальной техники: Чарли продолжал показывать ему приемы, помогающие управлять своим дыханием и расширять диапазон своего голоса, и он применял полученные навыки на вещах вроде «Unchained Melody» и «I Believe» Гамильтона, а также на веселой ирландской песенке «Danny Воу» и на одной из своих давно любимых вещей — «There’s No Tomorrow» Тони Мартина, английской версии 1949 года знаменитой «О Sole Mio», которая, в свою очередь, основана на итальянской народной мелодии, обретшей бессмертие благодаря записи 1916 года великого оперного певца Энрико Карузо.
Поначалу его пугала мысль о том, какова может быть реакция его поклонников. Но затем он доверился правилу, которым руководствовался в течение всей своей карьеры: то, что ты поешь, должно исходить из сердца; это не должно быть просто данью моде, потому что в этом случае публика никогда не поверит тебе. До сих пор он полагался только на интуицию, и его интуиция показала себя столь же надежной, как и интуиция Полковника в бизнесе. Он вовсе не важничал и не пытался пустить пыль в глаза: это была музыка, которую он всегда любил, — ему помнилось, что он слушал пластинки Карузо ребенком. Потому он принялся за работу в этих новых направлениях с тем же рвением, с которым всегда брался за новую идею, скрупулезно изучая нюансы исполнения с помощью Чарли и знакомых записей «Ink Spots» и «Mills Brothers», готовясь бросить вызов.
Фредди делал все возможное, чтобы получить согласие на включение в права на «There’s No Tomorrow», дабы они могли иметь долю в издательских гонорарах, но когда это не удалось, ему пришла в голову идея заказать новый текст на мелодию, коль скоро она уже является общим достоянием. Элвис положительно воспринял идею — его интересует песня, а не слова, — и они обсудили эту тему более подробно, когда Фредди приехал в Бад — Наухайм, привезя на рассмотрение Элвиса ацетатные диски. Все становилось на места к предстоящей сессии. Они будут использовать по большей части тех же музыкантов, которые были на последней записи в Нэшвилле в июне 1958 года, и даже Скотти Мур, первоначальный гитарист Элвиса, снова был в обойме — у него имелась песня, на которую он хотел заключить контракт. Абсолютно нормальная ситуация, заявил Полковник, настоящие деловые отношения, и если артачился другой участник первоначального трио Билл Блэк (незадолго до этого он организовал свою собственную команду, которая стала пользоваться небольшим успехом), что ж, в Нэшвилле есть много хороших бас — гитаристов, которых не придется долго упрашивать. У Фредди и в мыслях не было сомневаться в желании Элвиса вернуться к работе — он никогда не видел, чтобы Элвис не был увлечен своей работой на все сто процентов, а теперь он буквально излучал нетерпение. Одновременно с этим Фредди с его ироничным отношением к человеческой натуре доставило удовольствие во время своего посещения также заметить растущее недовольство Элвиса и наблюдать, как тот все увеличивал громкость своего проигрывателя, пытаясь заглушить доносившиеся из соседней комнаты голоса Вернона и его подруги — блондинки.
В октябре Элвис увидел в журнале заметку, рекламу услуг некоего южноафриканского врача, специалиста в области дерматологии, запатентовавшего уникальный метод лечения, который гарантировал уменьшение числа расширенных пор и отметин от угрей на лице. Элвис счел, что благодаря этому методу он мог бы выглядеть на киноэкране значительно лучше. Он велел Элизабет списаться с врачом, которого звали Лоренц Йоханнес Гриссель Ландау, и они тут же получили ответ из Йоханнесбурга, предлагавший курс лечения, который будет строго конфиденциальным («Слово скаута», — обещал доктор) и не потребует от Элвиса каких — то особых расходов, если (или пока) не даст результата. Ему доставит огромное удовольствие лечить такого знаменитого пациента, указывал он в своем первом письме на десять страниц, а в своем четырехстраничном постскриптуме он упоминал о том, что привезет с собой записи некоторых из своих собственных музыкальных композиций. Переписка продолжалась то время, что Элвис был на маневрах в Вильдфлеккене, а затем доктор Ландау появился собственной персоной в Бад — Наухайме без какого — либо предупреждения, даже раньше, чем Элвис вернулся с учений.
Лечебные процедуры начались 27 ноября и проводились несколько раз в неделю примерно по два часа в течение следующих четырех недель. Элвис был уверен, что видит результаты, и показывал их всем и каждому, хотя никто, кроме него, не замечал никаких изменений, а Вернон был убежден, что странноватый южноафриканец доведет их до разорения. В начале декабря Элвис начал также брать профессиональные уроки карате после демонстрационного показа, проведенного Юргеном Зейделем, «отцом немецкого карате», которого он разыскал в его спортивном клубе в Бад — Хомбурге. Поначалу они с Рексом ездили к нему дважды в неделю, и уже очень скоро Элвис демонстрировал то, чему они научились, Присцилле и всем остальным в доме и читал им лекции о дисциплине, требуемой для овладения искусством карате, и о превосходстве карате над другими, более грубыми видами самозащиты.
Затем в канун Рождества
