Евгений Носов - Усвятские шлемоносцы

- Да не, на Ивана не похоже,- сказал Леха Махотин.- Не такой он мужик, чтоб козырнуть заявлением.

- А чего ж: подал - а доси дома?

- Что ж тебе, так вот и сразу? Поди, еще рассматривают бумагу-то. Наверно ж, не один наш Иван.

- Посыльной говорил, в Верхних Ставцах еще сколько-то таких,- уточнил Зяблов,- Да из Ситного учитель.

- Ну вот, вишь... Да по другим селам. В военкомате тоже теперь запарка. Ну-ка, всех учти, всех сосчитай, кого брать, кого погодить.

- Так-то, пока рассмотрят,- хмыкнул Кузьма,- дак я, нерассмотренный, поперед их там буду. Какая ж разница? Али за то пули им особые отольют, золоченые?

- А вот та и разница,- сказал Леха Махотин.- То ты сам, а то по повестке.

- Ага...- вертанул белками Кузьма.- В хорошие набивается.

- А ты чего ж не догадался? - спросил Леха.- Ты б тоже, не будь дурак, взял бы да поперед его заявление подал. Глядишь, тебе тоже местечко подобрали б, умнику. Два аршина на бугре. А-а! Кишка тонка! Заткнись лучше.

- А ты? ты-то сам чего ж не подал? - взвился Кузьма.- Ты ж у нас тоже всех разумней, как послухать. А сам небось первым штаны замарал...

- Не, малый, ошибся,- усмехнулся Махотин.- Штаны мои чистые. Когда надо - пойду. Прятаться за чужие спины не стану.

- Ох, ерой! В земле потурой! А из земли вытащи, дак и лапы кверху.

- Это какие такие лапы? - посерьезнел, насторожился Махотин.- Смотри, друг, говори, да не заговаривайся. Как бы ты свои не задрал...

- Ладно тебе! - одернул Давыдко шурина.

-- А чего он, з-зануда. А то враз по соплям разживется.

Махотин привстал, заходил скулами.

- А ну, давай выйдем...- сдавленно проговорил он.- Пошли, гад!

- Сядь, Алексей, нажал на его плечо Афоня-кузнец.- И ты, Кузька, не скотничай. Не гни на людей напраслину Пока нечего корить друг дружку... Кто подал, кто не подал... Еще только за столом сидим... Кто ж был к этому готовый? Тут и с мыслями еще не всякий совладал. Люди мы невоенные, у нас вон земля да хлеб на уме... Генералы, и те небось затылки чешут, не знают, с какой карты лучше зайти, какой бить, а какую при себе держать. С какой ни пойдут, все не козырь... Все не наш верх...

- Да уж не козырь, это верно,- проговорил Давыдко.

- Вот у меня в кузне,- продолжал Афоня-кузнец,- на што уголь горюч, железо варит, и то не сразу разгорается. Его сперва раздуть надо, а тогда и железо суй. Так и это дело. Не всякому человеку вдруг на войну собраться. Не его это занятие. Ивану, поди, жизнь тоже не копейка.. Как-никак, трое пацанов. Наверно, ночи покрутился, посмолил табаку. И нечего, Кузьма, чепать его понапрасну.

- Иван партейный,- напомнил Никола Зяблов.- Может, ему так предписано.

- Всем предписано,- сунул бровями Афоня-кузнец.- Да не всяк, вишь, горазд.

И опять помолчали мужики, отрешив себя друг от друга. Кузьма, не дожидаясь череда, потянулся за бутылкой, налил себе одному и единым махом выглотал.

- А я так, ребятки, на это скажу,- встрял в спор дедушко Селиван.- На войну што в холодную воду - уж лучше сразу. Верьте моему слову. А то ежели с месяц так-то просидеть - голова не своя, в поле не работник, дак маета с думой хуже вши заест. Еще и не воевал, а уже вроде упокойника. А сразу - как нырнул. Штоб душа не казнилась. Да и баб не слухать.

- Не говори! - мотнул чубом Леха. Был он хотя и ряб скуластым калмыцким лицом, но смоляной чуб в тугих завивах красил мужика пуще дорогой шапки.- Не говори, дедко! Вторую неделю война, и вторую неделю моя Катерина ревмя ревет. Садимся есть - голосит, спать ляжет - опять за свое. И все глядит на меня, вытаращится и глядит, будто я приговоренный какой... А давеча,усмехнулся Леха,- когда бумажку вручили, как взялись обе, Катерина да бабка, как наладились в две трубы, аж кобель на цепи не выдержал. Задрал морду и тоже завыл. Хоть из дому беги.

Лехины шутливые слова про кобеля, однако, заставили всех опять запалить цигарки. Касьян тоже закурил и, отвернувшись, засмотрелся в окно, где текли, текли себе, как сон, белые бездумные облака.

Почуяв неладный крен, дедушко Селиван встал со своего места и бочком пробрался по-за тугими спинами мужиков.

- Э-э, ребятки! Не вешайте носов! - сказал он бодрецой.- Не те слезы, што на рать, а те, што опосля. Еще бабы наплачутся... Ну да об этом не след. Улей-ка, Давыдушко, гостям для веселья!

И, остановившись позади Махотина и Касьяна, обхватив их за плечи, затянул шутовской скороговоркой, притопывая ногой:

Ах вы, столики мои, вы тесовенькие!

А чево ж вы стоите не застеленные?

А чево ж вы сидите, хлеба-соли не ясте?

То ль медок мой не скусен, то ль хозяин не весел?

Но тут же откачнулся от обоих, мотнул бородкой с веселой лихостью:

- А то мне, дак так: али голова в кустах, али грудь в крестах!

- Ага... Давай, дед, давай...- Кузьма, заломив луковую плеть, потыкал ею в солонку.- Ага...

- Ась? - не уловил сразу Селиван Кузьминой усмешки.

- Ага, валяй, говорю.

- Вроде и не гусь, а га да га,- отшутился дедко.- Ты к чему это, милай? На какую погоду?

- А так...- Кузьма пожевал лук вялым непослушным ртом.- Хорошо с печи глядеть, как медведь козу дереть...

- Ой ты! - Дедушко Селиван изумленно хлопнул обеими руками по пустым штанам.- Глянь-кось, экий затейник! Али я этого не прошел? Было мое время и я с рогатиной хаживал. Ходил, милай, ходил! Да вот тебе, хошь, покажу...

Задетый за живое насмешливым хмыканьем Кузьмы, старик проворно спохватился к шкафчику, задвигал, зашебаршил в нем утварью и пожитками.

- Сичас, сичас, сынок,- бормотал он между распахнутых дверец.- Дай только отыскать... Где-сь тут было запрятано. От постороннего глазу... Никому не показывал и сам сколь уж лет не глядел... А тебе покажу... покажу... Штоб не корил попусту... Ага, вот оно!

К столу он вернулся с тряпичным узелком и, все так же присказывая "сичас, милай, сичас", трепетно-нетерпеливыми пальцами начал распутывать завязки. Под тряпицей оказалась еще и бумажная обертка, тоже перевязанная крест-накрест суровыми нитками, и лишь после бумаги на свет объявилась плоская жестяная баночка - посудинка из-под какого-то лекарского снадобья.

- На-кось, Кузьма Васильич, ежли веры мне нету... На вот погляди...

Кузьма пьяно, осоловело смигивал, некоторое время смотрел на протянутую жестянку с кривой небрежительной ухмылкой.

- Ну и чево?

- Дак вот и посмотри.

- А чево глядеть-то?

Понуждаемый взглядом, Кузьма все ж таки принял жестянку, так и сяк повертел ее в руках, даже зачем-то потряс над ухом и, не заполучив изнутри никакого отзвука, отколупнул ногтем крышку.

Коробка была плотно набита овечьей шерстью, длинными, от времени пожелтевшими прядями.

- И чево? - вызрился, не понимая, Кузьма.

- А ты повороши, повороши,- настаивал дедушко Селиван.

Кузьма недоверчиво, двумя пальцами подцепил верхние прядки, под ними на такой же шерстяной подстилке покоился крест...