Григорий Распутин. Жизнь и смерть самой загадочной фигуры российской истории - Рене Фюлёп-Миллер
Манус платил за вино, которым Бурдуков поил царских адъютантов, Манус оплачивал элегантную квартиру Бурдукова, покрывал мелкие и крупные займы, которыми тот поддерживал дружбу с Саблиным, – одним словом, оплачивал все необходимое для существования политического салона. Но в доме шталмейстера все делалось в интересах «желтого человека» и служило его планам. Этот финансовый барон, этот ловкий еврей получил поистине удивительное влияние, простиравшееся до высших придворных сфер, при этом ухитряясь сам оставаться невидимым за кулисами.
По правде говоря, банкир создавал различным завсегдатаям салона страшные затруднения разнонаправленностью своих афер. Так, флигель-адъютант Саблин однажды в отчаянии написал тому, кто давал ему инструкции: «Сначала вы мне приказали не ругать больше министра финансов Барка, потом, три дня назад, довели до меня инструкцию отзываться от Барке хорошо; если я правильно понимаю, сегодня я снова должен во всю силу выступать против него. Вынужден серьезно высказать вам свою мысль: мне действительно крайне трудно, еще вчера превозносив министра до небес, сегодня говорить на его счет обратное».
Инструкции банкира Мануса редко имели чисто политическую природу, чаще они имели отношение к бизнесу. Финансист добивался главным образом получения новых концессий, разрешений на строительство фабрик и подрядов на поставки в армию.
Во время мировой войны существовали сильные подозрения относительно работы Мануса на германскую разведку. Несмотря на изобличающие его улики, собранные министром Хвостовым, он тем не менее продолжал спокойно работать, почти не волновался и не отвечал на обвинения. Салон Бурдукова, благодаря связям того с Саблиным и Ниловым, был для него столь надежной гарантией, что Манус всерьез ничего не опасался вплоть до революции. Политический кружок, который он финансировал и который был ему столь полезен, делал «желтого человека» совершенно неприкасаемым и защищал его от врагов.
Среди этих возглавляемых авантюристам полукоммерческих-полуполитических кружков, развившихся в Санкт-Петербурге вследствие отсутствия нормальной придворной жизни, особенного внимания заслуживает салон баронессы Розен. Князь Андроников хвастался знакомством с царским камердинером. Бурдуков не делал тайны из дружбы с Саблиным и Ниловым, но никогда не было раскрыто имя того, кто служил посредником между салоном баронессы Розен и Царским Селом; однако нет никаких сомнений, что такой источник информации существовал и что сведения его почти всегда были точны. Не стремившиеся привлекать к себе внимания гости этой не стремившейся привлекать к себе внимания хозяйки дома давно привыкли строго хранить тайну и были довольны, когда «конфиденциальный источник» поставлял им сведения, а они могли передавать через него свои просьбы в Царское Село.
Баронесса Розен тоже не имела состояния, что, впрочем, не мешало ей одеваться с величайшей элегантностью и устраивать по-настоящему роскошные праздники. Ее банкеты превосходили по великолепию даже те, что «желтый человек» организовывал в салоне Бурдукова. В весьма двусмысленных отношениях с хозяйкой состояла красавица княгиня Долгорукова, испанка по происхождению, которая, выйдя замуж за русского аристократа и получив его фамилию, приобрела возможность обделывать крупные дела.
Министр Хвостов неоднократно пытался проникнуть в тайну баронессы Розен и ее жизни. Утром у нее можно было встретить осведомителей и авантюристов низкого пошиба; несколько раз там появлялся знаменитый Рашевский из охранки. В полдень баронесса Розен принимала великих князей, великих княгинь и министров. Наконец, по вечерам ее салон наполняли актрисы, дамы полусвета и журналисты. Бывал там таинственный «инженер», который всегда платил за завтраки с осведомителями, за обеды с великими князьями и за ужины с актрисами и журналистами. Кем был этот неизвестный «инженер» и почему нес все эти траты? И откуда у него были на это средства? Несмотря на все усилия, министр Хвостов так и не сумел это узнать.
В то время, пока в салонах князя Андроникова, шталмейстера Бурдукова и баронессы Розен темные дельцы и ловкие шпионы соперничали в попытках влияния на безвольного царя, в другом кружке преследовали более общие и более опасные цели. Это был салон Игнатьевых, где собирались все сторонники национальной и религиозной нетерпимости и реакционной политики, намеревавшиеся воздействовать на императора.
Граф Александр Павлович Игнатьев, бывший посол в Османской империи, а позднее министр[6], очевидно, одним из первых отметил упадок придворной жизни при Александре III и предвидел развитие салонов. Поэтому, когда император Александр удалился в Гатчину, граф Игнатьев, с помощью жены, стал трижды в неделю организовывать «политические приемы», которые быстро получили известность. Знаменитый «черный салон» Игнатьевых некоторое время являлся самым влиятельным политическим центром столицы.
В период министерства Игнатьева реакционеры перешли в яростное наступление, и его салон стал для него прекрасным рабочим инструментом, а также местом, где завязывались тысячи интриг, имевших единственную цель: влиять в нужном направлении на царский двор, отделившийся от остального светского общества. Здесь собирались самые фанатичные церковники и политики из реакционного «панславянского» комитета, дипломаты, военные, кандидаты на министерские посты – все те, кто, как и хозяин дома, мечтал о завоевании Константинополя и уже готовил планы для этого похода. Естественным было присутствие у графа Игнатьева банкиров и промышленников, рассчитывавших, когда начнется война, получить военные подряды. Наконец, в салоне графа можно было увидеть служащих различных министерств и полиции, темных людей, проникшихся «священными национальными идеями», яростных милитаристов, естественно желающих высылки в Сибирь своих политических соперников.
Низшие дворцовые служители, те же самые, что по приказам из салонов Андроникова, Бурдукова и баронессы Розен помогали обделывать коммерческие дела, в салоне Игнатьевых использовались в гораздо более серьезных целях: так, через их посредничество до обычно недоступных ушей императора доносился голос нетерпимости и реакции, исходящий из «черного салона».
Первое время, пока «черный граф» был еще молод и предприимчив, деятельность его салона имела серьезный характер и в некоторых отношениях оказывала бесспорное влияние. Но позднее, когда граф мало-помалу отошел от общественной жизни, а потом умер[7], салон Игнатьевых приобрел совершенно иной окрас.
Нет, под руководством вдовствующей графини «черный салон» не отрекся от своих реакционных идеалов, ортодоксальных взглядов и избыточной нетерпимости, но после смерти графа все это потеряло значение. Принимали тех же гостей, что и прежде, произносили те же речи, но салон все больше приобретал черты клуба отставных генералов и старых сплетниц, собирающихся трижды в неделю поболтать.
Хозяйка дома и ее гости старели, их разговоры теряли значимость. Но вечных политических тем им уже не хватало, и они постепенно предались радостям мистицизма и оккультизма.
Старые дамы, генералы и священники,
