170 дней. Дневник мамы, потерявшей ребенка - Сойка Светлая
— Ну?! Как у вас дела? — все так же широко улыбаясь, спросила администратор Анастасия.
— Эээ… — мы оба, и Саша и я были растеряны… — Вы нас помните?
— Конечно! Вы были недавно на домашнем концерте!
— … Да… но… мы… я вроде писала Вам… вы знаете, что произошло?..
— Ну да, знаю.
— Соня погибла.
— Ну да, я знаю.
Она все так же продолжала улыбаться…
Это было настолько странно, что мы попытались как можно скорее узнать все что нас интересует и поскорее уйти. Такая странная реакция была у этой девушки, что я даже не берусь ее понять.
7 место. И снова Анастасия — администратор музыкальной школы.
Когда Саша уже ходил на занятия к преподавателю гитары, я решила попробовать научиться играть на пианино. И оказалось, что именно Анастасия — преподаватель игры на пианино в этой школе. Ох, как это было рискованно! Но, я рискнула. Перед тем как прийти на пробный урок, я написала Анастасии:
— Анастасия, я хотела заранее узнать у вас очень важный момент. Сейчас у меня не самое простое время. И я сейчас замкнута и редко улыбаюсь. И когда вижу, что кто-то другой улыбается, мне не комфортно. Для Вас не будет проблемой это?
Ее ответ тоже попал в рейтинг «самые нелепые ответы людям в горе»:
— Нет. Меня это совершенно на беспокоит. У каждого свои трудности.
Эээ… свои трудности… да она — королева эмпатии!..
— Ну, с другой стороны, мы ведь не улыбаться друг другу будем, а заниматься музыкой. — ответила я.
И нам бы на этом и закончить. Но, анти-эмпат, а по-простому эгоцентрик, не был бы собой, если бы не попытался «сгладить углы»:
— Пару лет назад у меня умерла бабушка. И это были такие эмоции, которые меня саму скажем так, удивили. Так что я вас понимаю!
Я ей ответила:
— Нет. Не понимаете. И вряд ли когда-нибудь поймёте.
Тут ей хватило ума извиниться за свои слова. И я все же решила сходить на пробный урок. На пару уроков я сходила. Но потом по той же причине — нелепое, неадекватное и бестактное отношение, отказалась заниматься у Анастасии. Подарила свой абонемент Саше.
6 место. Тетя Лиля. Сестра моей мамы.
Когда-то в детстве мы были очень близки. Она была веселая, боевая, такая смелая. Уехала после школы учиться в Петербург. Трудолюбивая и упорная. А потом она вышла замуж. И постепенно я перестала ее узнавать.
Когда Соня погибла, моя мама рассказала тёте Лиле о случившемся. Я потом не раз пожалела об этом… Тётя звонила, говорила и писала какие-то шаблонные нелепые фразы. Но поначалу меня это хоть и удивляло, но не очень задевало. Ну живет человек со своими религиозными представлениями, ну не приходит ей в голову, что у кого-то другого эти представления могут кардинально отличатся… Ей не приходило в голову это, поэтому она активно и настойчиво вещала о том, как мне нужно хоронить мою дочь. Что там происходит с душой моего погибшего ребёнка, как к этому относится Церковь и прочее прочее.
Все это для меня были пустые звуки, мне совершенно плевать на мнение какой-то церкви, на какие-то вековые обычаи и уж тем более, что там подумает седьмая вода на киселе из Псковской родни… Я просила тётю не писать мне все это, сначала очень спокойно и осторожно пыталась донести, что у меня немного другие представления о жизни и о смерти.
А тётя активно выражала «сочувствие», и продолжала спрашивать «ну когда же планируется прощание с Соней?». «Какое ещё прощание?» — я все не могла понять, — «Ведь я же ей сказала, что похорон не будет, а кремация будет закрытой. То есть туда никто не будет приглашён» … Но у тёти были свои представления, о том, как все должно быть. И мы ещё не раз с ней были на краю ссоры.
5 место. Катя.
На следующий день после Сониной смерти, мы провели несколько часов в кабинете у следователя. За нами приехал наш друг Димка. И вместе с ним приехала его жена — Катя.
Когда мы вышли, мы были почти без сознания с Сашей. Шок от случившегося, и всего пара часов сна давали о себе знать тяжелой усталостью. Мы были на грани нервного срыва. Или даже уже за гранью. Как только мы закончили и вышли из кабинета, Катя начала обнимать то Сашу, то меня. И при этом она без остановки говорила: «Поплачь! Поплачь! Поплачь!» Плакать я не могла. Наверное, это был шок. Плакал Саша. А я не могла. И ее просьбы «поплакать» ещё больше меня раскачивали. Я начала думать: «Наверное я социопат… У меня погиб ребёнок, а я даже плакать не могу…»
Когда мы вышли из здания полиции, Катя обняла меня (вот это бесцеремонное хватание людей в попытке обнять их покрепче — это тоже очень странно…) Крепкие объятья сопровождались страдальческими фразами типа: «Ох, какое горе! Ох, что же теперь делать! Такое горе!» И я, все ещё думая о том, какая же я бесчувственная садистка, что убила своего ребёнка и теперь не проронила и слезинки, ответила на это: «Да. Такое горе. Особенно, когда в этом виновата я сама». На что Катя тут же нашла ответ: «Ну а кто ж ещё то, Оленька? Кого ж винить то ещё? Это ж ваш ребёнок!»
На секунду мне показалось, что я теряю сознание от услышанного. Вернее от мысли, что да, все так… Тут как раз подошёл Саша (слава Богу…) и посадил меня в машину. Я вырубилась в машине и очнулась только, когда мы приехали к дому.
Сейчас мы вспоминаем это «Ну а кого ж винить то, Оленька! Это ж ваш ребёнок!» с долей ооочень чёрного юмора. Но в тот момент это казалось до крайности жутко и даже жестоко.
4 место. И снова, Тётя Лиля.
Открытая ссора с тётей все же случилась. Такая, что с той поры я больше не писала и звонила ей. После первого визита к психологу я почувствовала в себе силы сообщить о том, что произошло дальней родне. С
