Артем Шейнин - Мне повезло вернуться
Уж не знаю, чем мы приглянулись дембелю, который заруливал этой командой, но после нескольких «разовых акций» он командировал двух изрядно похудевших «шнуров»-москвичей на суперблатное местечко — в столовую, где питались работавшие в госпитале гражданские специалисты.
Если госпиталь был раем, то гражданская столовая стала для нас райским садом. Тетка, рулившая там, сильно нас полюбила и всячески старалась облегчить жизнь двум заморышам. (Дай ей бог здоровья!) В отделении можно было вообще не появляться. Мы и не появлялись — жили там же, в столовке, поближе к «хавчику» и подальше от проблем в виде более старших по призыву воинов-интернационалистов.
И вот, в виду такой неожиданно выпавшей на нашу долю лафы, когда удалось временно отъесться и отоспаться, в нас вскоре проснулась и тяга к прекрасному.
Из всех посмотренных в госпитале фильмов запомнил я лишь один, зато навсегда. Никогда мне не узнать, какие обстоятельства побудили на это ответственных за досуг и отдых бойцов ОКСВА, но в конце октября в ЦВГ завезли индийский «Танцор диско». Помимо сюжета, в котором добро после долгих и упорных битв побеждает зло, нанося ему звучные удары, проносящиеся в метре от лица, все индийские фильмы похожи огромным количеством песен.
Как очевидно из названия, в «Танцоре диско» было еще и множество танцев. Танцевал и пел главный герой, его любимая, его конкурент, любимая конкурента. Частью сюжета был даже всемирный чемпионат танцев-диско, на котором танцевали придурковатые европейцы, обезьяноподобные африканцы и, конечно же, неподражаемые индийцы. И именно на этом чемпионате главного героя «переклинивало» — он не мог начать танец, и любимая пыталась расклинить его ставшей впоследствии хитом песней «Джимми, Джимми».
К чему я так подробно пересказываю индийский фильм, каких сотни и все похожи друг на друга? Это вы поймете только тогда, когда и у вас в голове зазвучит эта музыка. Вспомнили? Ритмичная музыка, симпатичная, призывно танцующая девушка…
Джимми, Джимми, ДжиммиАджа, аджа, аджа…
…И полный зал пацанов в госпитальных пижамах. Забинтованные головы, загипсованные руки, ноги, схваченные железными тисками аппарата Илизарова. Кто-то с костылями, кто-то на каталке… Десятки короткостриженых мальчишеских голов и устремленных на экран глаз. Пацаны пытаются что-то острить, ерничают по поводу пышных форм героини. Но каждый из них много бы отдал сейчас, чтобы смотреть эту слезливую лабуду в другом месте и в другом окружении.
Всем ли из них суждено потанцевать под диско? Да что там танцевать — ходить нормально, жить нормально. Да вообще — жить…
Да нет, наверное, сейчас, глядя на экран, они не задумываются об этом — они слишком молоды и оптимистичны для этого. Об этом задумываюсь, спустя годы, я, вновь и вновь, услышав «Джимми, Джимми». И оказываюсь в кинозале кабульского госпиталя. И снова становлюсь 18-летним молодым солдатом, «шнуром» 56-й гвардейской ДШБ, получившим такую необходимую передышку и понимающим, что скоро весь этот призрачный рай исчезнет. Потому что грядет выписка, а «тариться» в госпитале — это не по мне. Хотя возвращаться жутко не хочется. Да нет, не «не хочется» — просто «жутко».
Жутко от того, что, приблизившись хоть чуть-чуть к тому, что называется «нормальной жизнью», пусть самую малость отогревшись на этом тепле под «Джимми, Джимми», нужно снова нырять в темную ледяную прорубь «шнуровского» существования в бригаде. Но куда денешься — кончилось кино, кончились песни, кончились добродушные гражданские спецы и сердобольная завстоловой. Полетели «до дому», будь он неладен…
Неизвестный солдат
(ноябрь 1984 года, Кабул)
Вот и прошли три недели в госпитале. Как мне нужна была эта передышка! Как быстро она закончилась… Как жутко не хочется снова в Гардез, но такова суровая реальность. Правда, воплотить в жизнь эту «реальность», будучи солдатом, прослужившим полгода, само по себе немалая проблема. Никакой организованной системы доставки из госпиталей в части нет. Соответственно, как добраться из Кабула в свою часть, ты должен беспокоиться сам. Вот если не доберешься — ты дезертир. А как — твои проблемы. Ограниченному контингенту ты нужен в качестве бойца, в строю, а вне строя — бултыхайся, как хочешь.
Добраться до бригады из Кабула можно двумя способами: либо колонной, идущей до Гардеза, либо «вертушками», которые летят в том же направлении. Мои предпочтения в выборе способа возвращения в бригаду не имеют практически никакого значения. Ведь на колонну меня кто-то должен посадить, а этого «кого-то» у меня среди госпитальных знакомых нет. Формально же все, чем ограниченный контингент в лице Кабульского центрального военного госпиталя готов помочь выписанному бойцу, — это доставить на аэродром на госпитальной «таблетке» — прямоугольном «уазике». Той самой, на которой тебя забирали с этого же аэродрома, куда ты был доставлен «вертушкой». Только тогда ты был пациентом, раненым или больным, и эта «таблетка» становилась средством доставки в оазис относительного спокойствия, тепла, сытости и, главное, хотя бы минимального восприятия тебя как человека. А теперь ты уже выписан, и тем же транспортом тебя из этого оазиса, этой сказки, вышвыривают в полную неизвестность. Выйдя из госпитального «УАЗа», ты автоматически оказываешься в реальном мире, где холодно, голодно, и главное — где ты никто.
Так в начале ноября 84-го года я снова оказался на Кабульском аэродроме, на знаменитой взлетке. Высадили меня у каких-то двух скособоченных палаток, обнесенных масксетью. Называлось это «эвакопункт». Заведовал им боец непонятного срока службы и национальности.
— Куда лететь?
Акцент у него странный, никогда я такого не слышал и даже предположить не могу, откуда он родом. Точно только, что не из Средней Азии.
— В Гардез.
Реакции никакой. Тут с этим своим непривычным акцентом он задает мне самый привычный вопрос:
— Сколько прослужил?
А я, сдуру, честно отвечаю на своем чисто русском:
— Полгода…
Естественно, интерес ко мне как к собеседнику тут же угасает. Зато теперь я вполне интересую его как дармовая рабсила — в армии это на уровне инстинкта. Реализовать свой инстинкт он намеревается с помощью некоего подобия метлы, которую сует мне в руки:
— Давай-ка, подмети здесь! Скоро полковник Картошкин приедет.
Какой смысл мести голую землю? Хоть бы и в связи с приездом неведомого полковника Картошкина.
Своего рода вариация на тему анекдота про прапорщика, отправляющего солдата мести плац ломом: «Мне надо, не чтобы чисто было, а чтоб ты зае…лся!» Только это я еще и без него успею, в бригаде. Там своих картошкиных-морковкиных хватает. Опять же не положено мне, в тельняшке, «припахиваться».
