Отар Кушанашвили - Я. Книга-месть

Одно время мы дружили с Анитой Цой; я ненатужливо пел дифирамбы ей, она изящно привечала меня.

Ее экзерсисы мне не совсем близки, но барышня она обаятельная и трудолюбивая.

Хотя – еще бы! – послать способна. Если кто-то волынит, этот кто-то сразу чувствует запах серы.

…Когда я окончательно утратил форму, она подошла ко мне на каком-то рауте и учинила взбучку. Смысл был такой: раньше ты делал честь человеческой расе, а теперь ты развалина.

И сказала, что буде мне понадобится помощь, она к моим услугам. Круглосуточно. Когда мне стало совсем худо, я позвонил.

Она не перезвонила.

Старший и Младший

Я был мозглявым, но уже вполне себе самовлюбленным парубком, когда, работая в «Партийной зоне», познакомился с менестрелем Вячеславом Малежиком.

Кто-то находил и находит его патетичным нытиком и патентованным пиздострадальцем, а я находил и нахожу его крепчайшим и тончашим лириком.

За строчку: «Одна Зима Мне подарила Тебя, Другая Зима Отняла», да и за тьму иных, я бы включил его в Зал Славы Русской Эстрады.

Как Вы относитесь к критике в свой адрес?

Выслушиваю. Но я очень, очень, очень самодостаточный.

По многим его песням очевидно, что он способен живописать эмоции по ту сторону рациональной мысли; единственный его изъян – он готов, причем звучно, полемизировать по любому поводу.

Он незаслуженно высоко ценил меня (не знаю, как сейчас), и я не забывал его даже тогда, когда шоу-биз мимикрировал в непонятное нечто, и приглашал в прямоэфирные свои оргии.

Как в тот раз, на «ДИСК-Канал» («ТВ-6»), после какового он сочинил для меня этот мадригал.

Поулыбайтесь и вы.

О. Кушанашвили

Любезный друг!Нисколько не жалеяО днях, что прожиты с тобой,Невольно слезы лью,В мечтах своих робея,Когда не вижу Вас…С тоскойТе дни в календаре,Что были мы в разлуке,Считаю я, и, милый мой,Сравнима ль с этой мукойДругая рана, кроме ножевой…Я понимаю, что для Вас кинжал —И доблесть, и отвага, просто красота,А я в разлуке так устал,Что Вам должна понятна быть моя мечта:Сбиваться в разговоре с «вы» на «ты»,Хоть иногда спеть новые романсы,Но, Боже мой, мечты, мечты…Вы на экране – вся держава в трансе,Как 220 женщин всех трясет.Джигит. Плейбой и Куртизан.А мне на ужин каша гречневый грядет,МК и Ги де Мопассан.

Умение сочинить и спеть простую мелодичную песню есть оселок эстрадного исполнителя. Тут должно совпасть все: нрав исполнителя и ветер времени, глаза исполнителя и ключевые слова, использованные им, профиль и анфас исполнителя, его улыбка и наши представления о красивых анфасе, профиле, улыбке.

В этом смысле, в смысле совпадения и срастания всех вышеперечисленных составляющих, группа «ЛАСКОВЫЙ МАЙ» была шедевром угадывания себя в эстраде, эстрады в себе и способности обратить это угадывание в обаятельный и могучий вирус.

Уважаемая публика! Вот тебе референция в адрес Юрия Шатунова: он – само обаяние. Че вы покраснели? Я серьезно.

Люди, поносившие культовый «ЛАСКОВЫЙ МАЙ», терявшие от негодования самый дар речи от одного упоминания группы, были не правы и смотрелись идиотски, поскольку столько же понимали в природе массовой культуры, сколько свинья понимает в апельсинах, поскольку нет смысла судить о БРИТНИ СПИРЗ, всуе поминая ШУБЕРТА.

На самом деле всем, кто был причастен к «ЛМ», мы должны бухнуться в ножки с криком: СПАСИБО, ОТЦЫ РОДНЫЕ! В исходе 80-х – на заре ультракипучих 90-х «ЛМ» предъявил ультиматум НЕЛАСКОВОМУ ОБЩЕСТВУ.

Ультиматум – слово громкое, можно заменить его другим – вызов. Это был сентиментальный вызов. Эти песни только казались песнями, на поверку они оказались иным – нашим рентгеном, сказом о наших хромосомных наборах, о нашей общей группе крови сагой, повестью о наших стежках-дорожках, по которым мы, временами постанывая, топаем к счастью, к избушке на курьих ножках.

Как Вы считаете, возможна ли дружба (настоящая) в шоубизнесе?

В моем исполнении – да.

Но я-то один.

«ЛМ» живописал тотальный конфликт одиночки с миром. На эту тему не так легко выступать: классическая потому что, потому что красок может не хватить, потому что надо очень точно выписать облик и потерянного, но закаляющегося через тяготы, чистого помыслами одиночки, надо очень точно расквитаться со злым по определению миром, не дающим ни единого шанса на безоблачное счастие.

«ЛМ» и то и другое удалось.

Трудно даже вообразить более подходящего для выполнения этой миссии человека, чем ЮРА ШАТУНОВ, глянцевый облик которого предполагал не ожесточенную пикировку с окружающим миром, но доходчивое и вместе ненавязчивое напоминание ему, миру, о том, что он, мир, зачерствел; что есть куда более существенные вещи, нежели набирающая обороты оголтелая перестройка: розовые вечера, вечера метельные, чаевничанье с закадычными друзьями, осенний парк с пустыми аллеями, напоминающими про первые робкие поцелуи, кривые дожди, школьные записки, ссоры с зазнобой, бездомные псы, которых следует хотя бы погладить по загривку – такие малости напомнил миру ШАТУНОВ со товарищи, из которых и соткан мир, но почему-то обо всем запамятовал.

Мир, отшатнувшийся было в пылу капитального ремонта от простых людей и простых эмоций, радостно опомнился и радостно заключил «ЛМ» в свои объятия.

Миллионные тиражи, по четыре концерта в день (не смейтесь, это правда!), стадионы, клубы, ажитация неслыханная – и все это безумие направлялось четким и циничным менеджментом АНДРЕЯ РАЗИНА.

Доходило до смешного, мне рассказывали очевидцы: в школах спорили, кто лучше, кто круче – «ЛМ» или БИТЛЫ.

Несуразный, конечно, спор, но факт остается фактом: «ЛМ» скрашивал одинокие жизни, жизни влюбленные, преимущественно молодые, преимущественно – нежных барышень, грезящих о жизни, где есть только любовь и не нет места ничему более.

Явление «ЛМ» было сродни негаданному появлению солнца после лютых морозов, простите за штамп.

P. S. Я говорил намедни с ЮШ.

Он растворен в ребенке своем.

«Убью за него», – смеется. А ведь, без смеха, убьет.

Я открыл дверь, я был нетрезв (нет, вы не подумайте, совсем чуть-чуть), так случилось (накануне были поминки по неизвестному вам, но хорошему парню), голова не трещала (был седьмой час утра, чего вы хотите), в дверях стоял продюсер Айзеншпис, и он сказал: «Леня разбился. Одевайся».

Леня Нерушенко, соль группы «Динамит», был элементом взбалмошным, рожденным для полемики с самим собой, со всеми и с небесами, но в высшей степени обаятельным.

Вырядившись в черное, обнаруживаю, что у меня нет сил шагнуть к лифту. Я не могу представить ЛН в гробу.

Смерть учит смирению. Умник какой-то сказал.

И кто чему научился?

Сколько бы бед ни выпало на нашу часть, ничему мы не учимся, на кухне водочно вентилируем вопрос: отчего ушел, скапустился Леня Нерушенко?

А другие?

Но сначала про ЛН.

ЛН убил себя сам. Он жил со сверхзвуковой скоростью на предмет получения сверхострых эмоций, и, уже не знаю, какая земная или небесная власть дала ему право на это, при этом он полагал себя избранным. И любое, в любой форме, несогласие с этой им же придуманной аксиомой окружающей среды было для него болезненным, мучительным. Критику он не воспринимал вообще; его из «банды» выгоняли, принимали назад, но затем выставили категорически – и процесс категорического саморазрушения стартовал. Разумеется, подтверждая звание закадычника, я с ним вместе погрузился в эту невылазную грязь.

Он был, что называется, «провалившийся в себя».

От переизбытка кокаина у нас с ним случались припадки; я был малодушным хорьком, бегавшим от проблем, он не выносил своей неприспособленности к реальности, отторгавшей таких парней из опасения, что своим здоровым нигилизмом он заразит «правильных», то есть квелых, людей.

Какое обаяние!

Какая харизма!

Какие небесные очи у парня, что справа!

Леня Нерушенко – тектонический мой маленький товарищ.

…Комната снималась с места и трогалась вкруговую; этот аттракцион мне быстро надоел, ему казался забавным, оживотворял его.

А нуждался он в животворной силе любви. Ему нужен был архитектор компромиссов, координатор его сношений с внешним миром в юбке.

Ксения Собчак…

Что бы вам там ни казалось априорно плохим в отношении КС, да я и сам иной раз хочу ее… но любовь такой мадамы заслужить надо. КС если не любила, то была влюблена в Леню, а он не был влюблен, но любил. Но любить его, дружить с ним – это иметь дело с пороховой бочкой, с бикфордовым шнуром.