Зинаида Чалая - Анатолий Серов

…Об отце своем, рудокопе, гордившемся тем, что перевалил тридцатилетний шахтерский век — на три-то годика! — о постоянной мучительной борьбе за кусок хлеба, за кроху школьных знаний, вспоминал сейчас молодой штейгер, стоя на пороге дома ранним весенним утром.

Ночь на 20 марта (по старому стилю) была вьюжной. Мороз перехватил брызнувшие накануне первые слезы капели и сковал их, одев крыши поселка в блестящий серебряный убор. Редкие домики поселка стояли тихо, еще люди спали, и все вокруг казалось заколдованным миром — ни звука, ни шелеста, ни единого движения.

И вдруг в доме раздались крики — не страшные, не пугающие, как в первую минуту послышалось Константину, а полные радости: «Мальчик!.. Мальчик!..»

Константин ринулся в дом, но дорогу ему загородила бабушка-повитуха.

— Нельзя, батюшка, нельзя. Потерпи чуток. Ну, да с сыном вас, Константин Терентьевич!

— А кричали почему? Как Люба?

— Да как не кричать — с радости-то. Молодец родился, богатырь. Крупный, здоровый, полный да белый, да сам кричит громче всех. Ты послушай… Только не заходи, батюшка. Ничего, ничего, Любушка вам кланяется.

Вытолкнув его легоньким толчком, она закрыла дверь. Константин успел услышать здоровый крик ребенка. Может, показалось? У него все кружилось и гудело в голове. Сын! Хороший, здоровый сын! И Любушка в полном порядке, слава богу!

Только что обуревавшие его тяжкие воспоминания и тревога за жизнь Любы и новорожденного сменились таким полным чувством счастья, что он в растерянности осмотрелся кругом. И будто весь поселок ожил: задымили трубы, на отдаленных порогах появились женщины, издали махали ему руками, кричали, спрашивали, смеялись. Тяжело пролетела старая ворона, но крикнул-то раньше ее во дворе горластый петух, известный своим боевым нравом. Серов невольно рассмеялся сквозь выступившие на глаза слезы.

«Сын! Внук сказочника-рудокопа Терентия Серова! Уж ему-то достанется тайна гор златых, наказ богатырей, которых давно пора пробудить от каменного сна. Я помогу моему сыну. Положу все силы, чтобы у него спорей шла разведка. Вырастет спортсменом, грамотным, честным, замечательным, в общем, человеком. А что? Разве это невозможно? От уральского корня должен вырасти славный богатырь. И учиться ему будет легче, чем его деду, у которого все учение шахта, или отцу: за каждый день учения платил работой».

Вошел в дом, стараясь не стучать сапогами. Какова-то она, бедная Люба… Вспомнилось, как тяжело проходили первые ее роды. У Любови слабое сердце. Тревожно вглядывается в ее побледневшее лицо. На ее губах слабая улыбка. Константин ринулся к постели, нагнулся, припал к груди жены, шепча ласковые слова, целуя ее руку, растрепавшуюся косу. Из глаз брызнули слезы. Потом подошел к люльке, стал пристально и взволнованно вглядываться в личико ребенка, правда, крупного, двенадцатифунтового!

Рядом вертелась пятилетняя дочурка.

— Не тормоши колыбель, — сказал он. — Лучше отойди. — Но увидев ее огорченное, милое лицо, погладил по головке и пошел вон. Повитуха вышла следом за ним.

— За такого сына причитается с вас, Константин Терентьич, это же будет полковник!

— Где это видано, Анна Денисовна, чтобы внуки шахтеров ходили в полковниках! — усмехнулся Константин. — Дай бог, будет славный парень. Спасибо и за Любу, что уберегли ее. Подарок вам готов.

— Да я смеюсь, какие подарки. За Любушкой еще надобно приглядеть недельку-две. Сердчишко-то у нее все падает, все падает. Что ее поддерживает, так это любовь. Вас она любит, дочурку да новорожденного. Любовь эта и дает ей силу. Не зря нарекли ее при рождении Любовью.

Любовь Фроловну все знакомые звали Флоровной. Константин как-то услыхал, что Флора была богиней цветов. И хотя он отлично знавал своего тестя, старого горняка Фрола Платонова, под окошками дома его не раз по вечерам певал «Стонет сизый голубочек» или проезжал мимо верхом, переглядываясь с той, что пряталась за кисейной занавеской, — ему нравилось, что она именно Флоровна: имя и отчество ее полны были радости цветения и любви.

Скоро весь Воронцовский рудник узнал о прибавлении семейства у штейгера Серова. Люди при встрече весело поздравляли, а иные сами приходили в дом и приказывали передать поздравление. Константина Терентьевича уважали. Он пользовался прочным авторитетом не только как знающий и опытный горняк. Его знали как близкого каждому рабочему человеку, справедливого и честного сына рудокопа. Константин не раз заодно с шахтерами и горными разведчиками добивался облегчения их адского труда, вместе с ними делил невзгоды, вступался за их права. И хоть на Воронцовском руднике служил недавно (в 1909 году работы по золоту сократились, новые месторождения открывать было невыгодно, и главное внимание было обращено на железное дело — поэтому Серова назначили тогда на железный Северо-Песчанский рудник, входивший в группу Воронцовских рудников Богословского округа), добрая его слава раньше его самого дошла до ушей рабочих. Да и приветливая жена его быстро сошлась с женской частью поселка. Все приняли участие в ней, все тревожились за ее жизнь, так как повитуха Анна Денисовна Нестерова помнила, как в первых родах чуть не умерла Любушка. А от Нестеровой узнали и другие. И, можно сказать, рождение сына Серова встретили почти как своего родного, и не одна стопка и не в одном доме была в тот день выпита в его честь!

Первые детские годы Толи Серова протекли на Воронцовском руднике. Природа здесь изумительная, хотя и суровая, северная. Константин Терентьевич после долгих лет кочевой жизни решился, наконец, обосноваться. Он и раньше настаивал, чтобы были выделены средства на строительство домов для рабочих и технического персонала, следил за стройкой, доставал материалы и сам учился у сибирских плотников, как строить дом, достаточно утепленный для северных условий. Рабочие и ему давали советы, помогли построить небольшой, крепкий, теплый дом. Окна выходили на реку Песчанку, рядом был лес, луга — приволье для детей. После Анатолия родился второй сын — Евгений. Казалось, для семьи наступило счастливое время благополучия.

Но недолго пришлось прожить в этом доме. Началась война. Толе тогда шел пятый год. Он видел, как отец приходил с работы утомленный, с невеселым лицом.

Росла дороговизна. Обращение начальству с рабочими ухудшилось. Серову не раз уже приходилось ссориться с представителями компании из-за рабочих, которым и уйти было невозможно, так как все считались мобилизованными. А владельцы акций клали в свой карман огромные прибыли, наживаясь на поставках.

— Живешь, как в тюрьме, — с горечью говорил Константин. — Никто даже заикнуться не имеет права о том, что делается.