Анатолий Чупринский - Маленькие повести о великих художниках

Только ближе к вечеру, когда на город уже опустились сумерки, правитель Помпей соблаговолил принять астролога.

Как и предполагал Деций, «документами» оказались сразу три полуголые девицы. Из тех, что вечно отираются возле казарм гладиаторов на окраине города.

Полибий не был назначенцем из Рима. Его выбрали жители Помпей открытым голосованием, как «своего гражданина». Гай Юлий Полибий оправдывал высокое доверие в полном объеме. Как он при этом умудрялся еще и городом руководить, оставалось только удивляться.

— Мы про тебя совсем забыли! — радостно сообщил Полибий, едва лохматый старик возник на пороге.

Правитель Помпей возлежал на широком ложе, в окружении девиц и кувшинов с вином. Лицо его и раньше не отличалось особой бледностью, теперь же вполне могло соперничать с багровым закатом.

— У меня две новости. Хорошая и плохая. — откашлявшись, сказал Деций, — С какой начать?

— Переходи сразу к третьей. — ответил Полибий. И громко захохотал. Ему всегда нравились собственные шутки.

Полуголые девицы в три голоса поддержали своего обожателя.

Деций молчал. Исподлобья смотрел на правителя обреченного города, стараясь всем своим видом внушить ему всю серьезность положения. Или хотя бы для начала, заставить того перестать хохотать.

Наконец Полибий перестал смеяться. Глубоко вздохнул и даже попытался нахмуриться, но с лица его не сходила глупая ухмылка.

— Ладно, давай. Что там у тебя?

Деций решил не откладывать дела в долгий ящик.

— Скоро будет сильнейшее землетрясение. Эпицентр находится как раз в центре нашего города.

Полибий несколько мгновений помолчал, пожевал губами.

— А какая хорошая? — равнодушно спросил он.

— Это и есть, хорошая! — начал тихо звереть Деций. — По окончании землетрясения начнется извержения Везувия. Город погибнет. Потоки раскаленной лавы зальют улицы, град огромных камней будет сыпаться на крыши домов, на головы жителей, вспыхнут пожары… С небес польются потоки воды, поскольку гроза…

— И гроза затушит пожары… — неожиданно подхватил Полибий.

Увлекшись рассказом, Деций только сейчас заметил, что правитель Помпей откровенно насмехается над ним. И не верит ни единому слову. Насмешек над собой, как и всякий человек невысокого роста, Деций не переносил ни в каких формах и проявлениях. Оскорбившись, он мог наговорить любому, даже самому высокому начальству, много такого, о чем потом сожалел, но ничего не мог поделать со своим взрывным характером и неистовым темпераментом.

Но на сей раз он почему-то, стиснув зубы, сдержался.

— Деций сделал свое дело, Деций может уйти! — мрачно произнес он и направился к двери. — Мой долг предупредить.

— Катись! — поморщившись, бросил ему вслед Полибий.

Не успел астролог покинуть шикарный дворец, как услышал у себя за спиной новый взрыв хохота. И голос Полибия.

— Слуги! Подайте ему осла! — не унимался правитель Помпей. — Ты достоин чести проехать через весь город на осле! — хохотал Полибий, появившись в окружении девиц на ступеньках дворца.

— Передай ослу свою должность. — сдерживаясь из последних сил, ответил Деций. — От него будет больше пользы.

Деций продолжал спускаться по ступенькам дворца, но его опять окликнул Полибий:

— Эй! Деций! А какая из новостей хорошая? — хохотал на ступенях своего дворца правитель. — Землетрясение или извержение? Я так и не понял!

— Землетрясение, пустая твоя башка! — рассвирепел Деций. — При землетрясении еще можно спастись, убежать…

Гай Юлий Полибий продолжал хохотать на ступеньках своего дворца. Схватившись за живот обеими руками, он постанывал, икал и раскачивался из стороны в сторону, чуть не падая на колени. Визгливые девицы поддерживали его под руки.

— А по мне… ха-ха… Что в лоб, что по лбу-у!!!

— Тебе на башку упадет самый крупный камень! — не удержался от пророчества Деций и, не оглядываясь, скрылся в сумерках.

Сквозь ветки лавра и густые заросли терновника, перекрывая оглушительный стрекот цикад, до него еще долго доносился заливистый смех правителя Помпей.

Всю ночь астролог не смыкал глаз. Бесцельно бродил по городу, будто прощался с ним.

Под утро он сидел на берегу лазурно-бирюзового залива, тяжело вздыхал, со злостью швырял в воду камешки и мысленно вяло переругивался со всеми Богами сразу…

… Спустя 1800 лет приблизительно на том же месте у моря сидел русский художник Карл Брюллов. Тоже швырял со злостью в воду камешки и смотрел на расходящиеся круги.

«Тридцать лет! И ничего для бессмертия!». Уже который день вертелась у него в голове эта пустая напыщенная фраза. Карл даже неоднократно встряхивал головой, но вытрясти оттуда эту риторическую бессмыслицу не мог.

Художник находился в глубоком творческом кризисе.

Карл Брюллов уже несколько лет проживал в Италии. Лучший ученик петербургской Академии художеств, в силу каких-то унылых интриг в ректорате, на стажировку был направлен лишь на скудные средства Общества поощрения художников.

Еще несколько лет назад он выставил для отчета «Нарцисса». И все поголовно в Академии, без тени иронии, начали величать его, ни много, ни мало, Великий Карл. Его мощный талант признавали все, и однокурсники, и профессура.

В Риме же Великий Карл влачил довольно жалкое существование. Если б не старший брат Александр, который постоянно помогал ему материально, Карл от постоянных недоеданий подхватил бы какую-нибудь серьезную внутреннюю болезнь.

За два года Карл успел написать и отправить в Петербург две поистине незаурядные картины. «Итальянское утро» и «Полдень». И еще целую кучу набросков, эскизов, копий с полотен итальянских мастеров. Но Обществу поощрения все было мало…

Оглушительный успех «Итальянского утра» и «Полдня» ничуть не менял положение вещей. И Карл начал выдыхаться, терять перспективу, впадать в уныние. И тут явилась Она…

Выручила Карла, как уже бывало неоднократно, графиня Юлия Самойлова. Первая петербургская красавица объявилась в Риме, как снег на голову и мигом вывела из оцепенения.

— Господибогмой, Карл! Вы опять в меланхолии! — вскричала Юлия, едва переступила порог его убогой комнатенки. Эти слова она всегда произносила слитно, на едином дыхании, вкладывая в них все восклицания, какие только знала. Даже во французский и итальянский, которыми владела свободно, она тоже умудрялась вставлять свое, ставшее знаменитым уже по всей Европе, «Господибогмой»!

Во-первых, Юлия категорически объявила, что «окончательно» порвала с мужем. Хотя Карл по опыту знал, в понимании графини Юлии «окончательно», еще не значит «бесповоротно». Она уже неоднократно порывала с мужем. Их бурные сцены семейные были предметом обсуждения всего Петербурга.