Базыр Вампилов - От Алари до Вьетнама

Все эти события привели к тому, что император Александр 1 был вынужден отстранить от должности Пестеля и издать указ от 22 марта 1819 г., согласно которому генерал-губернатором Сибири назначался М. М. Сперанский, получивший широкие полномочия по ревизии сибирских дел.

Проведенная ревизия даже при всей ее необъективности вскрыла многочисленные преступления сибирской администрации. Всего обвинялся 681 человек, в том числе 255 бурятских нойонов.

Однако и после ревизии Сперанского положение в сибирских окраинах продолжало оставаться прежним; взяточничество и поборы даже усилились. Причем в таких отдаленных местах, как Аларь, вымогательства чиновников усугублялись еще злоупотреблениями возглавлявших бывшие думы тайшей{4}. Они облагали местное население податями и повинностями по собственному произволу и взимали дополнительные сборы в свою пользу.

Передовые представители русской и бурятской интеллигенции не раз выступали в защиту бурятского населения. В середине XIX века расследование дел о злоупотреблениях бурятских чиновников проводил известный бурятский ученый и государственный деятель Доржи Банзаров{5}.

Царями и богами бурят Алари были старосты, а также голова инородческой управы, он же тайша Аларской степной думы. Аларские буряты вынуждены были время от времени подносить чиновникам бронзовых бурханчиков{6} с вложенными в них кредитками.

Не менее тяжелые притеснения терпели буряты от духовенства. Один из мелких полицейских чиновников как-то сказал, имея в виду слухи, распускаемые миссионерами, о закрытии дацанов:

— Храни нас бог, если дацаны закроют. Помилуйте! Одними дацанами только живем.

Так что бурятам-шаманистам приходилось чтить всех богов: христианских, ламаистских, шаманских.

Справляли шаманские тайлаганы{7} — коллективные жертвоприношения, ходили на ламаистский обо{8} и аккуратно посещали в улусе Аларь дацан и церковь.

Чтобы удовлетворить алчность чиновников, старост, тайшей, представителей духовенства, аларские крестьяне и скотоводы вынуждены были работать на них не покладая рук.

Дедушка Сыден

Дымки над юртами, синеватая цепь Голуметских гор на горизонте, а где-то у самого их подножия вьется по травянистой, прогретой солнцем долине река Иреть…

Такова степь вокруг Алари, старинного бурятского села, где я родился. Места эти мне запомнились навсегда: юрты, отары овец, пасущиеся неподалеку, редкие всадники, время от времени возникающие на горизонте… Память ведет меня в глубь времен, к началу века, воссоздавая живые образы моих предков и земляков.

Хорошо помню своего деда Сыдена: худощавого, высокого, с белым, совсем не тронутым солнцем лицом, подвижного и резковатого на язык. Дед ненавидел людей кичливых, всегда заступался за робких; обидчики побаивались его, но все уважали.

От отца к сыну, из рода в род на протяжении столетий передается в Бурятии семейная «генеалогия». Мне вспоминаются рассказы деда Сыдена об истории нашего, вампиловского рода.

У старого Вампила было два сына: старший — Пуха и младший — Вандан. Младшего отец любил и баловал, и не случайно. Это был веселый, ловкий парень, который везде старался быть первым. При разделе имущества он остался с отцом и впоследствии получил наследство.

У Пухи судьба сложилась по-иному. Он рано отделился от отца, обзавелся семьей и хозяйством. И сразу же хлебнул лиха. Жилось ему трудно. Так до конца дней своих Пуха и не смог одолеть нужду, выбиться «в люди».

А Вандан женился на красивой и сильной женщине. Жена народила ему много дочерей и сыновей, а это для бурята всегда считалось большим счастьем.

Пуха и здесь отстал от брата. Был у него только один сын — мой дед Сыден, унаследовавший от своего отца довольно строптивый нрав и независимый характер. Из всех детей Сыдена, пятерых сыновей и четырех дочерей, в живых остался только один сын Нихо — мой отец; остальные умерли.

Родители баловали Нихо и даже сумели отдать в церковноприходскую школу, которую он окончил с похвальной грамотой. Говорят, у него был хороший почерк и его собирались отправить на учебу в Петербург вместе с сыновьями Вандана — Баяртоном и Романом. Однако Сыден решительно воспротивился этому, и мой отец так и остался в Алари.

Дед жил бедно. Он не сумел обзавестись ни отарой овец, ни приличным домом и оставил сыну лишь юрту да кое-какую утварь. Однако он успел сделать самое важное: привил ему любовь к учению, к книгам. Эту любовь Нихо пронес через всю жизнь…

Правда, осуществить мечту Сыдена — получить образование — Нихо так и не сумел. Кроме церковноприходской школы, других учебных заведений ни в самой Алари, ни поблизости не было.

Безрадостно проходили детство и юность Нихо. Он не видел ни добра, ни ласки от своих более удачливых земляков. Будучи по натуре гордым и независимым, Нихо сам сторонился сверстников, живших лучше его. Он часто вступал в споры, и не только со своими сверстниками, но и со старшими. От этого жизнь его, конечно, не становилась легче. Ссоры и драки, враждебное отношение соседей — вот среди чего проходило детство Нихо. Поэтому и отец, человек, по существу, добрый, большой любитель книг и путешествий, был угрюмым и замкнутым, а к концу жизни и вообще его характер стал очень тяжелым. Теперь, год за годом прослеживая нелегкую судьбу отца, я понимаю, почему так произошло…

Незадолго до смерти дед стал частенько приходить домой навеселе, а потом и вовсе пропадать на несколько дней. Как-то деду стало плохо. Уложили его, напоили чаем. Врач сказал, что ему надо полежать несколько дней, да и вообще «вести себя потише», если он собирается еще пожить на этом свете.

А утром встаем — глядь, а деда нет. И опять до поздней ночи его не было.

Однажды зимой дед отправился в дальний улус Бадархи по какому-то делу, а заодно и навестить давнего друга. Засиделся он там до позднего вечера. К ночи повалил снег, поднялась настоящая метель… Друг уговаривал деда остаться ночевать, но тот заупрямился и решил во что бы то ни стало вернуться домой.

Дорогу совсем замело, когда он наконец выехал. Сыден погнал коня прямо по бездорожью, не обращая внимания на буран. Снег валил все гуще, слепил глаза. Вскоре конь выбился из сил, еле тащился, с трудом выбираясь из глубоких сугробов. Прошел час, другой. Дед понял, что заблудился… Он уж было совсем отчаялся, как вдруг заметил какой-то большой сугроб в темноте — это оказался занесенный снегом стог сена. Забыв про коня, Сыден тут же забрался поглубже в стог и заснул. А когда проснулся, разгреб сено и вылез наружу, уже светало. Метель утихла. Одна лишь ровная снежная пелена вокруг, да торчит около стога голова коня из-под снега. Конь погибал. Как ни поднимал его дед, как ни гладил, ни толкал, ничего не помогло.