Александр Володин - Герцен

Противоречия эти имеют двойственную природу.

С одной стороны, они объясняются тем, что Герцен как мыслитель никогда не стоял на месте, что его идейное творчество постоянно носило поисковый характер. Резкий противник всякого рода доктринерства, духовной окостенелости, Герцен не строил законченных систем. «Искать в Герцене систему, стараться создать герценизм — было бы нелепо», — справедливо говорил А. В. Луначарский (29, стр. 259).

Еще с юности русский мыслитель был убежден в том, что «догматизм в науке не прогрессивен; совсем напротив, он заставляет живое мышление осесть каменной корой около своих начал» (9, III, стр. 198). Это убеждение он пронес через всю жизнь.

Отсюда — самокритичный характер мысли Герцена, отсутствие у него жестких формулировок, законченных выводов, вероятностность многих тезисов, диалогическая форма важнейших произведений.

Отсюда — и постоянное обращение его к трудам самых разных мыслителей, прошлых и настоящих, непрерывная учеба у них, их критическое переосмысливание не с целью подыскать дополнительные аргументы для какой-то своей доктрины, а с целью выявления и развития содержащихся в их учениях рациональных начал.

Отсюда — и всегдашняя полемичность стиля, пристрастие к острым дискуссиям — кто бы ни был идейный противник: молодой, пребывающий «вечно в экстреме» (9, II, стр. 291) Белинский или опытный бретер диалектики Хомяков, историк Грановский или мистик Печерин, славянофил Самарин или анархист Бакунин, юношески горячий Прудон или старец Оуэн…

Но отсюда же — и развитие, эволюция собственных взглядов, разочарование в некоторых ранее защищаемых идеях, отказ от них, выдвижение новых.

Сам Герцен не раз писал об изменении своих воззрений, об отбрасывании прежних, оказавшихся несостоятельными, взглядов, об ошибках в тех или иных вопросах.

В марте 1843 г. он записывает в дневнике: «Кажется, живешь себе так, ничего важного не делаешь, semper idem[2] ежедневности, а как только пройдет порядочное количество дней, недель, месяцев — видишь огромную разницу воззрения. Доселе я тридцать лет не останавливался. Рост продолжается, да, вероятно, и не остановится» (9, II, стр. 269).

Раздумывая в «Былом и думах» над крушением своих иллюзий в «педагогическом» 1848 г., Герцен указывает на имевшее тогда место противоречие — между призывом к трезвому восприятию жизни и элементами утопизма: «Теоретически освобожденный, я не то что хранил разные непоследовательные верования, а они сами остались; романтизм революции я пережил; мистическое верование в прогресс, в человечество оставалось дольше других теологических догматов; а когда я и их пережил, у меня еще оставалась религия личностей, вера в двух, трех, уверенность в себя, в волю человеческую. Тут были, разумеется, противуречия…» (9, X, стр. 171–172).

В письме к старшей дочери Тате от 21 апреля 1867 г. Герцен пишет по поводу своих философских работ 40-х годов — «Дилетантизм в науке» и «Письма об изучении природы»: «Разумеется, я во многом тогда ошибался» (9, XXIX, стр. 84).

При таком характере социально-философского творчества мыслителя не составит большого труда увидеть, что в разные периоды на одни и те же вопросы он давал различные, а иногда очень существенно различные ответы. И ничего исключительного это явление само по себе не представляет. Что же касается конкретно Герцена, то именно эволюция, развитие, изменение его идей является, пожалуй, самым поучительным и интересным в его творчестве.

Куда более примечательно, можно даже сказать удивительно, иное: в одно и то же время об одном и том же предмете Герцен высказывает подчас суждения весьма разные, а то и противоположные.

Эта особенность герценовского идейного творчества, которую условно можно определить как антиномичность, и по сей день не дает покоя многим его пристальным читателям и внимательным исследователям. Сухой, метафизический рассудок в недоумении останавливается перед фактами, когда мыслитель на смежных страницах высказывает мнения, по видимости исключающие друг друга. Эта внутренняя, глубинная противоречивость, антиномичность мысли Герцена иногда объяснялась и объясняется сейчас еще некоторыми авторами его крайней непоследовательностью, неумением мыслить логично, представляется ими как выражение идейных «тупиков», из которых Герцен не сумел выбраться (см. 48).

При этом упускают из виду, что Герцен, как правило, сам намеренно противопоставляет, сталкивает лбами противоположные идеи и тезисы, что он сознает этот свой собственный «грех» и при этом совершенно не боится быть противоречивым. Наоборот: «…Истину как единство односторонностей, как снятие противоречия не любят умы, хвастающиеся ясностью, — пишет Герцен. — Конечно, односторонность проще: чем беднейшую сторону предмета мы возьмем, тем она очевиднее, яснее и вместе с тем ненужнее и бесполезнее; что может быть очевиднее формулы А = А, и что может быть пошлее?» (9, III, стр. 160). Восприняв от Гегеля глубокое понимание диалектического характера познания, Герцен с ясным пониманием отказывался от упрощений в трактовке сложного хода жизни, смело шел на обнажение противоречий в окружающем мире.

Вчитываясь в текст его произведений, присматриваясь к его терминологии, мы без особого труда обнаружим: в сочинениях и письмах разных лет писатель широко пользуется словосочетанием «круговая порука».

Вот, например, в статье «Несколько замечаний об историческом развитии чести» Герцен призывает к установлению «круговой поруки» дуэли с «другими явлениями», с тем чтобы посредством уяснения «исторического основания факта, отвергаемого нами», прийти «к раскрытию неразумности фактов», незыблемо нами же признаваемых (9, II, стр. 153).

Вот во втором из «Писем из Франции и Италии» Герцен сетует: «Все понятия перепутались, сплелись, зацепили друг друга, связались круговой порукой без всякого уважения к полицейским и схоластическим разделениям, к пограничным правилам школьнотаможенного устройства» (9, V, стр. 28). В четвертом письме этого цикла он говорит об одном «печальном недоразумении», состоящем в том, что «не поняли круговой поруки, взаимной необходимости обеих сторон жизни» — «поэтических интересов» и «экономических вопросов» (9, V, стр. 60). «Гизо понял круговую поруку буржуазии с правительством, он понял, что она гораздо больше боится народа, нежели власти» (9, V, стр. 140), — утверждает Герцен в девятом письме.

В книге «С того берега» понятие «круговая порука» также играет важную роль: «Пора перевязать всех врагов развития и свободы одной веревкой так, как они перевязывают колодников, и провести их по улицам, чтоб все видели круговую поруку — французского кодекса и русского свода, Каваньяка и Радецкого, — это будет великое поучение» (9, VI, стр. 85). В другом месте Герцен замечает, что наследственный элемент «составляет круговую поруку последнего поколения с рядом предшествующих» (9, VI, стр. 120).