Виктор Агамов-Тупицын - Круг общения

В этой связи заслуживают внимания опыты, проведенные в Большом адронном коллайдере в 2011 году. Результаты исследований (при всей их сомнительности) свидетельствуют о превышении скорости света, что в свою очередь предполагает возможность перемещаться во времени5. А значит, в отдаленном будущем появится шанс приобщиться к событиям прошлых лет – причем не только виртуально, но и физически. Или посетить интересующий нас круг общения, его «стражей» и «расхитителей», канувших в Лету. Однако если иметь в виду современную ситуацию, то совсем скоро посещать будет нечего. Кроме гламурных тусовок, бессмысленных вернисажей, митингов и парадов. Круг общения как творческая сплоченность – вымирающее понятие.

Эта книга по форме и по содержанию отличается от интенций, приведших к ее написанию. Такими же свойствами обладает утопия, т. е. «не место» – в переводе с греческого6. «Не место» прочитывается как «вместо»: вакуум всегда чем-то заполняется. Заполняется тем, что в процессе реализации утопического проекта подменяет его собой, фактически узурпируя его «место». Этот рейдерский захват наводит на мысль, что параллельный (паразитический) проект куда более эффективен, чем первоначальный замысел, который, если и выполним, то только в режиме «идеальной» предметности. Выходит, что эмпирическая реальность – самое неподходящее, гиблое место для утопического конструкта, распадающегося в момент «овеществления»7.

История грез и фантазий – гетеротопия кладбища. «Не место», где все места заняты. «Черная дыра» без шансов на уплотнение. Все социальные утопии неизбежно, как Лев Толстой, прибывают на эту станцию8. Чтобы ее проскочить, нужен разгон. Желательно со скоростью света. А нет, так со скоростью тьмы. Анкор, еще анкор! Судя по всему, Большой адронный коллайдер – единственный вид транспорта, способный преодолеть этот барьер.

По ходу дела замечу, что утопическая парадигма отличается от финансовой пирамиды или других паразитических схем (тоталитарной, бюрократической, рыночной и т. п.) своей телеологией. Искусство и демократия – примеры утопических антреприз. Однако телеологический аргумент здесь ни при чем: в эпоху мультикультурализма и глобализации презумпция целесообразности отступает на второй план. Пребывание на полпути отвечает требованиям «корневой» динамики (manière rhizomatique), что, собственно, и происходит с искусством и демократией.

То же самое с книгой, хотя и в этом случае не вполне ясно, какие инстанции несут ответственность за антиутопический термидор. Тот факт, что она (т. е. книга) периодически меняет курс, теряет ориентацию и завершает свою одиссею в неузнаваемом виде, нисколько не смущает и даже радует автора, для которого изменчивость писательского маршрута – синоним освобождения от причинно-следственных связей, что в конечном счете становится очередным (утопическим?) проектом. Спасает одно: книга – это утопия малых форм.

О вошедших в нее текстах ничего конкретного сказать не могу – кроме того, что все они подчинены одному и тому же структурному принципу: как правило, это небольшие эссе в сочетании с выдержками из интервью и фрагментами переписки. Визуальный материал заимствован из архива Виктора Агамова-Тупицына и Маргариты Мастерковой-Тупицыной.

Книга написана простым языком. Во всяком случае, более простым, чем другие книги того же автора. Представленные в ней персонажи не нуждаются в прибавочной легитимации в зоне дискурса, тем более что уровень насыщения уже достигнут. Относительно претензий по поводу усложненности текстов, скажу следующее. Во-первых, уменьшение их плотности потребовало бы значительного увеличения объема. Во-вторых, борьба с интенсивностью посредством рыхлости – не выход из положения. К тому же теоретическое письмо не может и не должно быть эгалитарной практикой.

Казалось бы, профессиональные исследовательские проекты – не развлекательная программа. Ведь если точные науки – удел специалистов, то почему анализ художественных произведений принято считать достоянием каждого? Реагируя на возмущенные реплики ревнителей искусства в адрес его интерпретаторов, я всякий раз (чуть ли не с риском для жизни) пытаюсь довести до сведения оппонентов, что философские и теоретические тексты, даже если они затрагивают проблемы визуальной культуры, изначально адресованы другой (более компетентной и менее предубежденной) аудитории.

Впрочем, не все так просто. В круговороте идей не обойтись без «посредников», занятых раскруткой и распространением этих идей (в облегченном, разумеется, виде) по каналам специализированных или массовых коммуникаций. Энтузиазм промежуточных звеньев способствует пролиферации смыслов, обладающих необходимым «инфекционным» потенциалом. Инструкций, как действовать в аварийном режиме, не предусмотрено, однако именно эта модель интеллектуальной пролиферации пробуксовывает в жерновах индустрии культуры и индустрии знания. Наивность подхода – в презумпции иерархического детерминизма звеньев, связанных с адаптацией теоретических моделей на уровне потребительского сознания. Многие из таких звеньев ведут себя «независимо от соседа», и в этом смысле «древовидная» модель знания оказывается несостоятельной. Мы давно уже не растекаемся мыслию по древу: знание ризоматично (имеет «корневую» природу). Таким оно предстает перед нами в эпоху глобализации, в эпоху великого смешения когнитивных моделей и механизмов мышления. Соответственно, выпады в адрес «дриад» и «дендритов» теоретического письма свидетельствуют не только об ослаблении их позиций, но и об ускоренных темпах ризоматизации культуры.

Сопереживание событиям художественной жизни бывает двух видов – изнутри и извне. Чередуясь, они помогают понять друг друга, а также высвободить оценочные механизмы сознания из тенет предвзятости, хотя бы частично. Для этого есть термин – «когнитивное отстранение»: когда мы воображаем себя на другой планете, то неожиданно начинаем видеть происходящее на Земле иными глазами. Получается, что без когнитивного отстранения наши впечатления от «земной» жизни порой расцениваются как слишком слипшиеся с ней самой и, следовательно, чересчур субъективные, коррумпированные внутренними (региональными) мотивациями. Сказанное иллюстрирует позицию тех, кто, занимаясь современным искусством, перемещается с Востока на Запад и с Запада на Восток. Опасность в том, что в результате когнитивного отстранения возникает феномен телескопического зрения, и авторство (ответственность за создание художественных объектов, перформансов и теоретических парадигм) начинает приписываться макро-контексту. В словосочетании «неофициальное искусство семидесятых и восьмидесятых годов» слово искусство теперь ставят в кавычки, давая понять, что автономных художественных практик как таковых в России практически не было, а те, что были, диалектически вписывались в «советский художественный проект»9. Если назвать эту парадигму имперской, реакции не последует. Мироздание не пошатнется, тем более что «имперские левые» придерживаются тех же колониальных позиций, что и имперские правые.