Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев
Что знал он о них? Григорий Семенович Собакин-Травин по прозвищу «Мороз» приходился родным дядей известному воеводе Салтыку-Травину Ивану Ивановичу, основателю боярского рода Травиных. Сам Тимофей Григорьевич Скряба стал родоначальником московского боярского рода Скрябиных. Он имел четверых сыновей. Один из них, Иван, из состава свиты Ивана III, во время похода на Новгород Великий был казнен в 1497 году по обвинению в заговоре.
В 1498 году, через год после гибели старшего сына Ивана, Тимофей Григорьевич Скряба бил поляков и литовцев, участвовал в захвате территории сел Луково и Шибнево на Днепре. Это вызвало гнев великого литовского князя Александра Казимировича, женатого на дочери великого князя Ивана III Елене, и как следствие доноса Тимофея Скрябу постигла опала. Несколько раньше в опалу попал и его дядя Иван Иванович Салтык-Травин.
Алексея так и подмывало рассказать новому знакомцу о своих предках. Посетовать на отсутствие нужных бумаг, с которыми можно было бы доказать городским властям, а то и самому государю его принадлежность к знатному роду, исходящему от самого Рюрика. Но как ни покашливал он, ни подталкивал, якобы случайно, семинариста, тот словно истукан шел целенаправленно вперед.
Константин остановился неожиданно, едва в конце улицы показался купол собора.
— Знаете ли, я еще там, — он мотнул головой в сторону, откуда они пришли, — хотел спросить у вас: а вы хорошо рисуете, или «художник» это вроде обзывалки какой?
— Какой еще обзывалки? — дернулся всем телом Алексей. — Я и есть художник Алексей Иванович Травин, которому дают заказы все влиятельные люди города. Правда, — он смущенно потупился, — звания у меня никакого пока нет, но это дело поправимое, — он махнул рукой. — Погоди, скоро учиться поеду в Санкт-Петербургскую Императорскую Художественную Академию, тогда все увидят, на что Травин способен!
— Да ладно, — махнул рукой Константин. — Потом — это потом, а мне сейчас ваша помощь нужна, — он внимательно посмотрел на знакомца и, вздохнув, добавил: — Отец просил найти кого-нибудь в Галиче из умельцев, чтобы дом наших предков нарисовали. Продавать собирается. Какой-то покупатель рисунок у него из столицы запросил.
— Чего искать-то? Вот он, умелец, — Алексей для пущей убедительности постучал себя в грудь. — Не такие еще заказы выполнял.
— Спасибо, что не отказали, — кивнул Константин.
— Тпру, родная! — послышался рядом окрик, и перед ними возникла взмыленная лошадиная морда, а еще мгновение спустя рядом стоял высокого роста коренастый юноша с длинными до плеч белыми волосами.
Теперь Константин мог рассмотреть своего обидчика. В отличие от Алексея тот носил сюртук, наброшенный поверх цветастой крестьянской рубахи, и мог быть причислен к мещанскому сословию, если бы не головной убор. Высокая английская шляпа с узкими полями, лихо надвинутая на лоб, была редкостью даже в губернском городе Костроме.
— Ну, ты даешь, Платон, — отмахнулся от парня Алексей. — Так ведь и задавить недолго.
— Право, он меня сегодня чуть было не сбил, — заметил Константин, не без любопытства рассматривая улыбающегося паренька, недавно пролетевшего рядом с ним на коляске и окатившего едкой дорожной пылью.
— Прошу прощения, — произнес юноша, явно гримасничая, сложа руки к груди, слегка наклонившись к семинаристу.
— Не паясничай, — поморщился Алексей. — Давай-ка лучше отвези меня до дому. А ты, — он обернулся к Константину, — погодь здесь малехо, я мигом с бумагой и инструментом явлюсь.
* * *
Вернулся Травин и правда быстро. На плече у художника висело некое подобие щита с собранными ножками прямоугольной формы, в другой руке он держал футляр и бумагу. Платон вышагивал рядом, держа лошадь за уздцы, и, размахивая рукой, о чем-то громко рассказывал другу.
Костя поначалу обиделся, когда его знакомцы прошли мимо, словно не замечая его. Однако переборов в себе обиду, догнал их. Вместе они обошли собор и, пройдя метров сто, оказались возле добротного строения, облицованного по фасаду красным кир пичом.
— Дед и бабушка не из простых, видать, были, — потянул Травин и вдруг почувствовал какое-то волнение в груди, до чего родным ему показался небольшой ухоженный домик. От едва уловимых глазу мелочей в облицовке, вкрапленных в очертание строения, исходил посыл из далекого прошлого, казалось, в какой-то другой жизни видел он такой же дом и жил в нем. Алексею захотелось войти в парадную дверь, осмотреться. Но тут его взгляд наткнулся на большой замок, перекрывающий засов, и он от этой мысли отказался, а потом, и вовсе остыв, спросил невпопад:
— Богатые и знатные?
— Не было у нас богатства, — скривил обиженно губы Константин. — Дом деду с бабушкой барин подарил за верную службу, так в дарственной написано. Из местных богатей был. А отец мой никакой не знатный, он обычный причетник.
— На клиросе поет, — вставил Платон.
— Не только, — покачал головой Костя, насмешливо посматривая на обидчика, который начинал ему нравиться. — Причетник, он ведь и книги церковные читает, и участвует во всех церковных богослужениях.
— Дед с бабушкой чем занимались, на какие средства жили? — продолжал интересоваться Алексей, все еще не в силах избавиться от навязчивого желания скорее познакомиться с домом и его хозяевами.
— Дед детей барина учил, а бабушка у них кухней заведовала, — сказал с неохотой Константин.
— Ну, а ты кем вознамерился стать? — решил сменить тему Травин, чувствуя, что ничего нового он от семинариста про дом не добьется.
— Я? — улыбнулся Костя. — Вот закончу семинарию, поеду в Санкт-Петербург в духовную академию. Хочу жизнь наукам посвятить.
— Епископом станешь, — уверенно сказал Платон.
— Возможно, — пожал плечами Костя. И тут, будто что вспомнив, заговорил горячо, убедительно: — У меня уже сейчас есть цель. Хочу собрать воедино все старинные православные иконы, древнегрузинские, ионические, греческие, византийские, кои есть у нас да за границею. Привести их в порядок, очистить от грязи и копоти, вернув им первоначальный вид, чтобы воссияли, как и прежде. Буду изучать быт и письменность наших славян, собирать коллекцию древних книг, рукописей, — он оборвался. — Да чего это я? Все пока только мечты. Поживем — увидим.
— Книги — дело хорошее, — мечтательно произнес Платон и тут же категорически заявил: — Я их писать буду.
— Шалопут ты, а не писатель, — отмахнулся Алексей. — Какой год уже в столицу едешь, все уехать не можешь. Так и проскачешь на коляске всю жизнь, благо отец состояние составил, —
