Гэри Лахман - В поисках П. Д. Успенского. Гений в тени Гурджиева
Раскол между Успенским и Гурджиевым – это не единственная тайна в истории Четвертого пути. Это, скорее, вершина айсберга, первое из многих тревожных явлений, появившихся из великолепного сосуда Пандоры. Почему, например, такой успешный писатель, как Успенский, отказался от своей карьеры и посвятил себя преподаванию идей человека, от которого отрекся? Зачем вообще Гурджиев вовлек Успенского в свой круг? Нужно ли это было для того, чтобы использовать его ради распространения собственных замыслов? Что произошло, что обратило блестящего философа против его загадочного учителя? Прошлое Гурджиева – тайна. Действительно ли он провел годы перед своим появлением в Москве, путешествуя по Центральной Азии в качестве члена эзотерического братства, которое называется Искателями истины, как он сам утверждал? Или он, как многие предполагали, был на самом деле шпионом, работавшим на царя в годы Большой игры?[5] Почему Гурджиев конфликтовал и отталкивал своих лучших учеников, в том числе и Успенского? Было ли это тактикой, использовавшейся в трудном пути пробуждения? Или же были и другие причины? Был ли Гурджиев сверхчеловеком, как считали многие его последователи? Или у него была темная сторона? В этой книге я рассматриваю некоторые из вопросов и пытаюсь пролить свет на то, что остается поразительной и озадачивающей загадкой.
Эта загадка занимала меня много лет. История Успенского и Гурджиева заворожила меня уже тогда, когда я впервые – в конце 70-х – прочитал у Успенского описание времени, проведенного с Гурджиевым, его книгу «В поисках чудесного». Моим первым впечатлением было то, что я вступил в контакт с системой идей, не похожих ни на что виденное прежде; несколькими годами спустя это ощущение привело к тому, что я сам стал заниматься путем Гурджиева. Несколько лет я вместе с другими учениками следовал учению, описанному в работах Успенского и в собственных книгах Гурджиева. Я считаю, что это время было проведено с пользой; однако со временем я обнаружил, что отступаю от работы, чтобы подробнее рассмотреть другие идеи. Но с годами я вернулся к книгам Успенского – не основанными на работах Гурджиева, а к ранним работам: «Tertium Organum», «Странная жизнь Ивана Осокина», «Новая модель Вселенной». В них я нашел стимулирующий и развитый разум, который странным образом отсутствовал в таких книгах, как «Четвертый путь», сборник вопросов и ответов, почерпнутых из сотен встреч, которые Успенский в свое время проводил в Лондоне, преподавая идеи Гурджиева. Мне стало интересно, что произошло между 1912 годом, когда в России опубликовали его первую книгу, «Tertium Organum», и поздними годами преподавания учения, чтобы появились такие сильные различия? Что превратило молодого поэтичного Успенского в строгого и требовательного надсмотрщика?
Хотя о Гурджиеве написано несколько книг, немногие сосредоточиваются на Успенском, и многие из них давно не переиздавались. Исключение составляет «Битва магов» Уильяма Патрика Паттерсона. Эта великолепная книга сосредоточена на том, почему Успенский оставил Гурджиева, и когда я обнаружил ее, то был в восторге от того, что кто-то наконец взялся за эту тайну. Однако, читая книгу Паттерсона, я начал сомневаться в ее предпосылках. С точки зрения автора, Успенский не сумел понять суть миссии Гурджиева и, когда пришло ее время, не смог избавиться от своей независимости, самолюбия и эгоизма, чтобы полностью посвятить себя работе Гурджиева. Успенский был в этом не одинок: согласно Паттерсону, А. Р. Ораж и Дж. Г. Беннет – два других ближайших ученика Гурджиева – тоже не прошли это испытание. Но, читая, я обнаружил, что болею не за ту команду. Конечно, то, как Гурджиев обращался с этими тремя (как и с другими своими последователями), можно рассматривать как форму духовной «строгой любви», своего рода эзотерической версией необходимости «быть жестоким в доброте». Однако после книги Паттерсона я стал сомневаться, действительно ли многочисленные случаи резкости Гурджиева, его давление, непрерывные требования и подавляющие манеры, а также часто казавшееся иррациональным поведение были шагами, необходимыми для реализации его цели. Подобно Успенскому, я стал отделять человека от его учения и задавать такие вопросы: насколько это поведение являлось настоящей стратегией обучения, а насколько – просто характером Гурджиева? Насколько его последователи интерпретировали его действия? И насколько ему было необходимо контролировать, подавлять и управлять другими?
В этой книге я попробую дополнить подход Паттерсона и рассказать историю Гурджиева и Успенского с точки зрения последнего. Книг об идеях Гурджиева написано много, и я излагал его учение там, где это было нужно, но по большей части старался придерживаться истории. Заинтересованному читателю лучше будет обратиться к подробному изложению системы Гурджиева, сделанному самим Успенским в книге «В поисках чудесного». Он, подобно мне, может обнаружить, что за прозрачной поверхностью скрывается менее очевидная история, и что книга является на самом деле работой Успенского, а не простым повторением работы Гурджиева, как утверждали многие. Успенский писал очень подробно, иногда практически во вред себе; ему никогда не нравилось собственное описание лет, проведенных с Гурджиевым, и он отказывался публиковать книгу. Она попала в типографию только после его смерти. Однако несмотря на все усилия Успенского быть объективным, книга остается очень личной работой. Между строк можно различить сильную личность, такую же оригинальную и властную, как человек, которого он так подробно описывает. Это также подтверждение писательского таланта Успенского, проявлявшегося и в других его работах: немногие описывали эзотерические идеи так же убедительно и увлекательно.
Идеи Гурджиева, радикальные и оригинальные, не так уникальны, как утверждали многие из его последователей. Сопоставление их с работами Рудольфа Штейнера или К. Г. Юнга было бы любопытно, но увело бы меня слишком далеко от цели (в примечаниях я все же проведу сравнение между некоторыми ключевыми идеями Гурджиева и Юнга). Но меня поражает то, как некоторые собственные идеи Успенского, к которым он пришел независимо еще до встречи с Гурджиевым, похожи на те, которыми с ним поделится учитель. Мало написано о работе, которую проделал Успенский в годы, предшествовавшие его присоединению к обозу Гурджиева, и в первых главах я подробнее рассмотрю его идеи времени, сна, высшего пространства и мистического опыта. Все еще мало кому известно о том, насколько идеи Успенского были необходимы для теоретической основы раннего русского модернизма. Тысячи новых читателей, которые каждый год обращаются к его книгам, мало знают о влиянии Успенского на авангардные движения начала XX века или о его важности для таких писателей, как Олдос Хаксли, Дж. Б. Пристли и Малькольм Лаури.
Но в первую очередь это история двух людей. Часто говорят, что противоположности притягиваются, и в случае Гурджиева и Успенского это кажется очевидным. Но они также часто отталкиваются, и на каком-то этапе общения магнетические энергии этих двоих стали разводить их в разные стороны. От Москвы до Нью-Йорка, от Центральной Азии до дервишей Константинополя разворачивалась история яростной и очень символичной борьбы между Успенским и человеком, от которого он так и не смог полностью отделиться. История Гурджиева и Успенского, по моему мнению, является одним из величайших мистических столкновений нашего времени, наравне с диалогами дона Хуана и Карлоса Кастанеды, или, пользуясь более уместным сравнением, Мефистофеля и Фауста.
Глава 1
Детство мага
В семье Успенского существовала традиция поочередно, через поколение, передавать от отца к сыну имена Петр и Демьян. Петры оказывались жизнелюбивыми оптимистами, любившими хорошо поесть и выпить; им нравилось приятное общество и радости искусства. Демьяны были отрекшимися от мира аскетами, пессимистичными критиками, которые считали жизнь обманом и ловушкой. Читавшие роман Германа Гессе «Нарцисс и Гольдмунд» немедленно узнают эту полярность.
Петр Демьянович Успенский, последний в своем роду, получил в наследство черты обоих характеров – наследство, которое, возможно, стало основой его парадоксальной личности. Однажды он заметил, что в его крови есть запах таверны, а в поздние годы часто вспоминал во время долгих вечеров за бутылкой о бурных днях в Москве и Петербурге, когда он «всех знал» и собирал свой салон в известном кафе «Бродячая собака». Однако тот же Успенский так и не смог избавиться от ощущения, что жизнь – наша повседневная обыденная жизнь – это ловушка. Быт – этим странным русским словом он описывал ощущение «всепроникающей, неподвижной, рутинной жизни». Именно для того, чтобы бежать от убийственной монотонности быта, он и отправился на поиски чудесного, в загадочное внутреннее и внешнее путешествие, которое привело его к Гурджиеву. В центре работы Гурджиева лежит идея, что все ценное приобретается в ходе борьбы с самим собой, внутреннего противостояния «да» и «нет». Если так, то судьба хорошо потрудилась еще до того, как Успенский задумался о своих исканиях. Петр и Демьян в нем располагали к вечному «да» и «нет». Если в конце и выиграл Демьян, сражение было нелегким, и победа далась непросто. Под грозной внешностью сурового учителя все еще жил теплый, дружелюбный и поэтичный Петр, и, расслабляясь в приятной компании, он временами давал о себе знать, порой весьма неожиданно.
