Артем Драбкин - На войне как на войне. «Я помню»
В Кременчуге был большой лагерь. Размещались в железнодорожных бараках. В них стояли нары в 3–4 яруса. Кормили раз в сутки. Варили баланду из подсолнечного жмыха. Это такая масса коричневого цвета. Сутки-двое ее размачивали в бочках, потом чуть-чуть подогревали и нам давали. Выгоняют из бараков, кругом немцы, собаки. Стоят четыре бочки, а мы с котелочком идем. Разливает военнопленный. Около каждого из них стоит немец с палкой. Как только подходишь, тебе наливают, а он тебя то по рукам бьет, то по спине, то по лицу. Это каждый день так.
Видели фильм «Радуга» по книге Ванды Василевской? Про издевательства немцев над пленными. Я был в оккупационных войсках, и когда демонстрировали этот фильм в Германии, немцы уходили – они не могли смотреть. Многие даже не верили, что это так было.
Как было, я вам расскажу. Лагерь, барак, заходит немец и не знаешь, что делать. Если смотришь на него, он: «Ком». Если стараешься уйти, он догоняет – что ты уходишь? У них было чувство садизма. Издеваться им было в удовольствие. Один раз я так попал. Около вертикальной стенки заставили стоять, упершись коленками в стенку и с поднятыми руками, тоже прислоненными к стене. Сколько вы можете выдержать? Руки опускаются. Они по ним резиновой палкой. Бьют до тех пор, пока человек не сваливается, потом пристреливают. Меня они просто бросили – им надоело.
Вышел из барака однажды, слышу – стрельба. Не пойму, в чем дело. Несколько пленных заставили лезть на дерево. А они стоят и стреляют по ним как по мишеням. Я сам видел.
Жители приносили и хлеб, и картошку. Немцы разрешали давать. Кто-то бросит кусок хлеба, люди голодные, бросаются. Каждый старался ухватить этот кусочек. Стоят, хохочут, а потом стреляют в самую толпу и при этом хохочут.
А я же болен. Я не понимал, или это сон, или моя прежняя жизнь сон, а это настоящая. Полное безразличие. Один раз ночью стрельба. Утром всех выгоняют из барака. Потом узнали, что группа свежих пленных, попавших недавно в лагерь, убила часового и ушла. Удалось им это или нет – не знаю. Вышки через 50 метров, патрули с собаками ходят. Но стрельбу мы слышали. Наказание всем. Выгнали несколько тысяч пленных из бараков. Встали в одну линию, кругом собаки, конвоиры. И вытаскивают каждого четвертого и расстреливают. Думаю: «Быстрей бы это все кончилось». Я оказался третьим и очень сожалел об этом. В плен я попал где-то 19 сентября. Становилось все холоднее. Я в одной гимнастерочке. Бараки закрыли на замок. Мы на улице. Дождь, слякоть, а мы стоим. К счастью, малярия у меня заглохла. С собой у меня был хинин. Но от голода шум в ушах. Состояние очень тяжелое. Так нас держали под открытым небом неделю, потом разрешили вернуться в бараки.
Но мне в лагере повезло. С людьми из нашей части я встречался, но они куда-то исчезали. Попался как-то рядом со мной витебчанин, Жуков, крепкий был, видимо, закаленный. Он там приспособился. Он мне и хлеб доставал, шинель, плащ-палатку достал. Я уже заворачивался. Если бы не он, я бы погиб, он меня поддержал. Потом его куда-то угнали. Я попал в Винницу, он, может быть, в другое место.
В Виннице, как только прибыли, на станции нам дали поесть заварную муку. Клейстер. Сладкая. Это как слабительное. У всех начался понос. И массовая смертность пошла. Посреди этого лагеря бульдозером выкапывали траншею, потом в траншею скидывают трупы, пока она не наполнится, потом закрывали. Все раздетые, голые лежат – смотришь, вырезан кусок тела. Даже людей ели. Костры разводили. Десять рублей стоила ложка супа. Варили человечину. Возможно, и я ее ел. Яму зароют – другую выроют. Что-то страшное: лежишь на нарах – справа мертвый, слева мертвый, никаких эмоций, как будто так и должно было быть. Все-таки немцы боялись эпидемий. И стали нас рассредоточивать. Я попал в группу человек 50—100. Километров за 20 нас отвели в детский дом – его оградили, вышки поставили. Наша задача – за 7 километров носить плашки дров из грабового леса. Метровые, тяжелые палки заставляли носить. Начался мороз. Ноябрь месяц. Никаких рукавиц. Руки мерзнут. Я с умершего снял пилотку, кругом обшил и разрезал, чтобы руку всунуть можно. Думал: «Убегу в лес, но собаки догонят». Нескольких человек пристрелили… То что мы делали, могла выполнять одна машина. Просто так нас медленно уничтожали. Пригнали туда в середине недели. Думал: «Воскресенье, выходной». Немцы в воскресенье в начале войны не воевали. Даже не бомбили. Но нет – погнали. С каждым днем слабел. Треть пленных уже пристрелили. Понял, еще день-два – и меня пристрелят. Сил нет. Утром в понедельник думал, как бы мне попасть не на работу, а на кухню, что была за проволокой. Там тоже пленные работали. Утречком встал. День морозный. Солнце еще не всходило. Попался топор с одной отломанной щечкой. А так топор целый. Я отломанную часть взял ближе к руке. Делаю вид, что ищу палку, топорище. Иду на проходную, где стоит немец. Делаю вид, что ищу палку. Или немец такой попался, или поверил мне. Кто его знает? Показывает: иди к сараю. Сам думаю, как бы мне уйти. За сараем овраг. Топор в сторону и… ходу. Так мне удалось бежать.
– Был обмен хлеба на сигареты?
– Никакого. Нам давали только баланду. Если кто-то попадал на работу, может быть, кто-то давал. Даже иногда немцы давали. Помню, где-то разгружали кожи скота небольшой группой в человек десять. А тут смотрю – ребята собрались. Кожа с прожилками, с кусочками мяса. Мы грызли эту кожу. Вспомнился Джек Лондон «Борьба за жизнь». Как собаки… мне страшно стало. Я попробовал – невкусно. Но стал грызть. Это невероятно.
Помню в лагере, еще вначале, бомбежкой убило лошадь. Разрезали, съели. Несколько суток валялась нога, вонь уже пошла, но около копыта еще немножко осталось мяса. Я держался за подкову и грыз эту ногу с удовольствием! Ведь она уже пахла! И болезней не было. Просто удивительно. В критическом состоянии организм сосредотачивает всю свою внутреннюю энергию.
– О чем разговаривали? Основное время в лагере чем было занято?
– Разговаривали кто о чем. Иногда брали на работу. Человек пять из нескольких тысяч. Остальные кто лежит, кто ходит, кто вшей ищет. В карты играют, в очко, анекдоты травили. Появилось много вшей. Даже на бровях по 5–6 штук сидело. Играли со вшами. Положит пятачок и на него в центр свою вошь. Чья быстрее с пятака сбежит – тот выиграл. Играли на деньги. Потом самых быстрых вшей продавали. Ходит такой: «Беговая вошь! Кому беговую вошь!» За нее дают 100–200 рублей. При обилии вшей продавали вошь за деньги.
Помещение, наверное, раньше было зерноскладом. Я сидел, искал на полу зернышки, чтобы немножко что-нибудь пожевать. А там немец придет, позовет, к стенке поставит.
