Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
Екатеринодар – Дядьковская – Новочеркасск
Пришел и конец нашему блаженству в Ново-Дмитриевской. Хорошо отдохнули, подкормились и набрались сил. Выступили из Ново-Дмитриевской мы вечером. На дворе темно, сыро и неприветливо. Грязь невылазная, и с трудом вытягиваешь ноги. Тяжело двигаться, грязь засасывает ноги. Иногда приходится наклоняться, рукой держать ушки сапога и тогда только вытягивать ногу. Перед самым мостом я все-таки не избежал своей горькой доли. Правый сапог остался в грязи, а наружу, к моему горькому огорчению, показалась босая нога. Портянка осталась в сапоге. Я стал рукой нащупывать в грязи свой сапог, балансируя на одной ноге. Едущие за мною толкнули меня, я потерял равновесие и голой ногой погрузился в холодную густую грязь. Нащупав сапог и вытянув его из грязи, я вышел из колонны. Руки, нога, да и весь я был замазан грязью. Вытерев руки и ногу о полы шинели, я обмотал туго портянку и с трудом натянул сапог. В подавленном настроении поплелся догонять роту.
Перейдя мост, идти стало легче, густая засасывающая грязь сменилась жидкой, но сразу промокли ноги, и в них чмокала грязь. Идешь наугад – темнота, ничего не видно. Ноги то попадают в ямки, то скользят на кочках…
Красные, видно, знали о нашем выходе из станицы, обстреливали нас редким орудийным огнем, не причинявшим нам абсолютно никакого вреда. Где-то рвались шрапнельные снаряды, и эхо вторило им в ночной тишине. Куда они стреляли – не знаю, да глубоко убежден, что едва ли отдавал себе в этом отчет и сам стрелявший. Благо что снарядов много. Прекратился обстрел, только слышно, как булькают ноги в жидкой холодной грязи.
Шли мы очень долго, сделали только один привал, и то короткий. На привале не пришлось и отдохнуть, ибо ни лечь, ни сесть было нельзя. Так и пришлось простоять на одном месте, переступая с ноги на ногу. Вошли в лес, идти стало тяжелей, ноги все время цеплялись то за коряги, то за ветки. Чувствую усталость – хочется спать. Устал, видно, не только я, колонна тоже движется медленно; то остановимся, видно, что впереди не все в порядке, то опять движемся вперед. Тихо передали, чтобы соблюдать полную тишину. Ну, думаю, значит, у цели, где-то близко противник. Мои предположения не обманули меня. Вдруг ночную тишину нарушил глухой выстрел, и эхо покатилось по лесу. Сон и усталость как будто бы сняло рукой. Негромкая команда:
– В цепь! Держать связь с соседями и не отставать!
Повернул полуоборотом вправо, стал пробираться между кустами и деревьями и всматриваться в темноту, чтобы не потерять из виду соседей.
Медленно двигаемся вперед. Лес ожил. Запели пули свою зловещую заунывную песенку, летят ветки, сбитые ими. Влево застрекотал пулемет, ему отозвался другой, правее меня. Стрельба слилась в один сплошной шум. Прибавили шагу, и я вплотную уперся в плетень, доходивший мне по грудь. Зачем он оказался в лесу, каково было его назначение – не знаю и по сегодняшний день. Впереди видны вспышки винтовочных выстрелов, а правее меня тонкая струйка огня – строчит пулемет. Примостил карабин на плетень и начал стрельбу по вспыхивающим огонькам. Некоторые из пуль стали попадать в плетень. Я присел на корточки, но, когда одна из пуль просвистела над самым ухом, я решил лечь. Ох! как не хотелось ложиться в эту жидкую ледяную грязь, но я все-таки лег. Меня сразу охватил озноб. Удовольствие было далеко не из приятных. Но слава Богу, лежать почти и не пришлось.
– Передай… Вперед!
Я поднялся и не перелез через плетень, а в буквальном смысле перевалился через него и упал в грязь. Поднявшись, я был весь в грязи; поспешно вытерев руки об шинель и убедившись, что вижу своих соседей, быстро двинулся вперед.
Противник открыл ураганный огонь. Влево, видно, пошли в штыки. Кричат «Ура!». Мы идем молча, но быстро. Лес стал редеть, стало как будто бы светлей, вышли на опушку леса и недалеко от нее наткнулись на брошенные окопы товарищей. Не задерживаясь, тем же скорым шагом, когда уже почти рассвело, мы достигли окраины станицы Григорьевской. Бой почти затих, только в некоторых местах то раздастся трескотня выстрелов и быстро заглохнет, то послышатся одиночные выстрелы. «Товарищи» покинули станицу. В этом ночном бою мы понесли большие потери, потеряли мы здесь и нового своего командира роты капитана Томашевского.
В станице мы сделали дневку. В одном из домов расположился штаб полка, у крыльца этого дома стояло захваченное знамя красных. Признаться, затрудняюсь и сейчас, как назвать это красное полотнище, прикрепленное к древку, и на нем боевой лозунг «товарищей»: «Смерть корниловским бандам и филимонам». В этом «красочном» лозунге для меня не совсем было понятно слово «филимонам». Что за звери, думаю, эти филимоны и почему их прилепили к нам, корниловцам? На мой удивленный вопрос о филимонах мне объяснили, что это – фамилия войскового Кубанского атамана, полковника Филимонова. После этого стал понятен и весь лозунг. Другое красное полотнище лежало на крыльце при входе в дом и служило вместо половой тряпки, о которую вытирали ноги.
В станице немного отдохнули и рано утром на следующий день опять двинулись месить кубанский чернозем. Сейчас как следует и не помню, но, кажется, в этот же день мы ввязались в бой у подступов к станице Георгие-Афипской. Завязался у нас бой уже к вечеру, сужу по тому, что мы долго двигались днем походным порядком до того, как начали бой. Бой был жестокий и упорный, но мы сбили «товарищей», и они стали отступать к станции. Кругом степь – равнина, далеко видно вокруг. Вдали – станция, на ней дымки, не то бронепоезд, не то маневровый паровоз. Наступаем быстро. Останавливаюсь, с моим карабином несчастье, выбрасыватель не берет гильзы. Стал рассматривать и возиться с ним, но, убедившись, что ничего не сделаю, решил, что исправлю, когда приду на станцию. Пока с ним игрался, отстал порядочно от цепи. Вскинув его за плечо, двинулся догонять цепь. На станции показались высокие столбы черного дыма, красные что-то взрывали. Не прошел и шагов тридцать, как увидел – наискось ко мне приближается какой-то человек. Я замедлил ход, кто бы это мог быть – думаю. Не доходя до меня, можно было сразу определить, это был офицер, уже в летах и прихрамывал на одну
