Н. Матвеев - Солнце под землей. Стаханов и стахановцы
С трудом Стаханов распрощался с гостеприимными измалковцами - очень не хотели они его отпускать, и отправился в родную деревню. Чем ближе был дом, тем больше волновался Алексей. Здесь ему было все знакомо: каждый пригорок, каждый поворот дороги. Вот там он десятилетним мальчишкой пас телят, здесь распахивал кулацкую землю, а вон и мельница, на которой батрачил несколько лет. Вспомнилась несбывшаяся мечта о коне, и Алексей Григорьевич улыбнулся. Подумалось, зачем ему конь, когда дома у него стоит прекрасный новый автомобиль.
Ехал Алексей долго. Совсем стемнело, когда из-за поворота показалось село. Лишь кое-где огонек горел в окошке, все замерло в спокойном сне. Село казалось таким же, как и было, когда Алексей ушел на шахту. Вот наконец родной дом. Стаханов подошел к окну и постучал так, как всегда стучал, возвращаясь домой после работы. Вспыхнул свет и из широко распахнувшейся двери выскочила Ольга в наспех накинутом на рубашку полушубке.
- Лешенька, родной! - Она повисла на шее у брата и целовала его, смеясь и плача.
У Алексея от волнения перехватило горло, он снова почувствовал себя босоногим пацаном.
- Ладно, Оля, перестань, - хрипловато сказал он, гладя сестру по волосам, - пойдем в дом, а то простудишься.
В сенях его встречал зять Иван Федорович, а вскоре проснулись дети. Алексей не успел толком поговорить с родными, как в дом стали заходить люди. Село словно разом проснулось. Радостная весть мгновенно облетела его. Собрались друзья, знакомые, и каждый хотел знать о жизни Алексея, шахтеров.
Только под утро гости разошлись, вспомнили, что Алексею надо отдохнуть. А ему не спалось. Он лежал с открытыми глазами, думал над вопросами, которые задавала ему односельчане. Если эти вопросы можно было объединить в один, самый главный, то прозвучал бы он так: «Как могло произойти, что недавний батрак стал знаменит на всю страну?» Ответ был коротким, но на удивление четким: «Коммунистическая партия, Советская власть и его труд». Тут же мелькнула мысль: «Почему он, Алексей, до сих пор беспартийный? Ведь он же давно считает себя коммунистом. А примут ли? Не рано ли? Надо учиться».
Алексей еще спал, когда за ним приехали из Ельца. Не успел отдохнуть, собраться с мыслями, поговорить с сестрой, и вот уже надо ехать выступать. «И здесь свободного времени нет, - подумал он, - а что если отказаться?»
- Люди собрались, ждут. Всем хочется со Стахановым встретиться, о рекорде и о шахтерской жизни узнать! - как бы прочитав его мысли, сказал приезжий. - Пошли побыстрее.
Они вышли на улицу, и резкий ветер со снегом, как хлыстом, больно стеганул по лицу. Пока добирались до станции, вьюга разыгралась вовсю. За окнами вагона как одержимые метались белые хлопья, ветер дул не переставая.
В Ельце на станции Алексея дожидалась машина, и через несколько минут он был на месте.
Несмотря на холод, собралось много народу.
- Привет вам, дорогие товарищи, от шахтеров Донбасса! - так начал Стаханов свое выступление.
Дружные аплодисменты были ему ответом. Алексей Григорьевич обстоятельно рассказал о работе, о жизни шахтерской, отвечал на многочисленные вопросы. Домой он опять приехал ночью.
Утром Алексей Григорьевич отправился в сельсовет, где уже собрались жители соседних колхозов. Стаханову рассказали, что колхозники живут в достатке: теперь у каждого своя корова, мелкий скот, хлеба хватает. Работы много, скучать некогда. И вообще теперь в Луговой есть где культурно провести время. Построен Дом колхозника. Кинопередвижка приезжает. И библиотека есть, свежие газеты, журналы всегда прочитать можно. Все это было приятно слушать, и что очень понравилось Стаханову - люди о своей жизни и работе говорили спокойно, с достоинством, уверенные в завтрашнем дне.
Никто не собирался уходить из Луговой на заработки в шахты. А ведь испокон веков так было. Старики еще помнили прежнюю «дореволюционную» шахту «Центральная - Ирмино» и поселок с лачугами и непролазной грязью, где «культурными» центрами были церковь и дом управляющего. Дикое пьянство, поножовщина - вот и все «развлечения».
- Сейчас Ирмино не узнаешь. У нас все есть: магазины, ясли, родильный дом, школа, - рассказывал Стаханов. - А где раньше была рудничная свалка, теперь замечательный парк. С духовым оркестром и танцплощадкой. Центр стал очень красивым: площадь с двумя фонтанами, а кругом цветы. Вообще наш поселок зеленый, всюду деревья, цветы. Дороги все замостили, электричество провели, так что приезжайте - не пожалеете.
Колхозники слушали и одобрительно переглядывались, а председатель колхоза Зибаров, который сам в давние времена уходил на заработки в шахты и рубал уголек обушком, задумчиво сказал:
- Прямо как в сказке, даже не верится.
- Приезжай - поверишь, - рассмеялся Алексей, - а сейчас мне бы хотелось на фермы и конюшни сходить. По лошадям соскучился...
На конном дворе Стаханов удивленно остановился. Кругом дикая грязь и беспорядок. Телеги, на которых не ездили с осени, брошены как попало под открытым небом. Их даже не удосужились вычистить, смазать и закатить под навес. Всюду громоздились смерзшиеся кучи навоза. Алексей хотел что-то сказать своим спутникам, но передумал и молча направился в конюшни. В конце длинного прохода, похожего на коридор, светился керосиновый фонарь, в отдельных стойлах справа и слева похрумкивали сеном лошади. Некоторые перестали жевать и повернули головы к вошедшим.
Стаханов подошел к одному коню, к другому, похлопал по крупу, погладил по шее. Ладони покрылись пылью и конской шерстью. Тогда он внимательно, по-хозяйски осмотрел лошадей и быстро вышел. На дворе Алексей закурил и зло бросил председателю:
- Тебя бы, Зибаров, к Ивану Лукичу на полгода, к тому кулаку, у которого я батрачил. Он бы за такую конюшню тебя самого в навозе выкатал. Как же вам не совестно, мужики! Вот ты, Данилыч, конным двором заведуешь, неужто у тебя и в хате кругом навоз?
- Что ты, Григорьич! - усмехнулся старый конюх, сопровождавший гостя и свое начальство. - У нашего Данилыча баба чистюля. В сапогах в хату с улицы не то что Данилыча, но и самого председателя не пускает.
- А как же здесь вы такую грязь развели? Ты же лошадей понимаешь. От сырости и стригун, и мокретница, да и другие болезни заведутся.
- Пока наших лошадок бог миловал, Григорьич, а чистить их всех да обиходить - один я не управляюсь. Кормить кормлю, сена и овса у нас этот год вволю. Видел, какие они сытые?
Зибаров, покраснев, стоял молча, словно весь день пробыл на сорокаградусном морозе. Потом отвел заведующего конным двором в сторону, что-то шепнул ему и вернулся к Стаханову:
- Правильно, что меня носом в навоз ткнул. Виноват я, недоглядел. Давай завтра остальную скотину посмотрим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});