Владимир Владмели - Приметы и религия в жизни А. С. Пушкина
Несчастья своих детей тяжело переживал и Григорий Иванович. Некогда остроумный весельчак и душа общества, он построил склеп, в котором находилась скамейка, его собственная могила и саркофаг с бюстом умершей жены. Там он проводил целые дни в молитвах, а спать ложился в свою могилу, на специально устроенную в ней постель. Несмотря на подавленное состояние, Григорий Иванович делал все возможное для облегчения участи сына и в советах ему проявлял такой демократизм и пренебрежение к предрассудкам, что мог бы быть примером многим деятелям тайного общества. Он был твердо уверен, что женитьба облегчит положение Захара, только бы жена ему попалась добрая и любящая. «А такую женщину можно встретить во всех классах общества, даже среди диких народов, – писал Григорий Иванович сыну, – и если тебе посчастливиться ее найти, кто бы она ни была, я обещаю тебе любить ее как дочь. Не теряй времени на то, чтобы испросить моего благословления, я тебе его даю заранее от всей души. И если небо осудит тебя на смерть в Сибири, по крайней мере, ты будешь хоть какое-то время счастлив. А мы все примем твою жену с распростертыми объятиями, будь она хоть китаянка».
К счастью Захар не умер в Сибири, но и жениться там тоже не успел: в 1829 году его перевели рядовым в действующую армию на Кавказ. В том же году на Кавказ приехал и Пушкин. Он читал друзьям свои новые произведения, а однажды он взял с собой томик Шекспира и экспромтом начал его переводить. Один из слушателей усомнился в знании Пушкиным английского языка и на следующий день пригласил в палатку Пушкина с Шекспиром и Захара Чернышева, знавшего английский язык как родной. При первых же словах, прочитанных Пушкиным по-английски, Захар расхохотался: «Ты скажи прежде, на каком языке читаешь, – спросил он. Рассмеялся в свою очередь и Пушкин. Он ответил, что выучил английский язык самоучкой и произносит все слова на латинский лад. «Правда понимание Пушкиным языка и перевод его были абсолютно точными», – вспоминал Захар.
Встречи с поэтом запомнились Захару, как яркий эпизод в его монотонной, полной тягот и лишений солдатской жизни. Ему приходилось терпеть унижения и издевательства, однако он стойко принимал удары судьбы. В боях он проявлял редкую смелость, но пули и ядра щадили его. Только раз он был ранен в грудь навылет. Отец надеялся, что после этого Захара произведут в офицеры и с нетерпением ожидал встречи с сыном. «Твоя рука еще должна закрыть мне глаза», – писал Григорий Иванович. Но желание его не осуществилось, он умер, так и не повидав сына.
В 1834 году Захар, наконец, стал офицером и получил право на отпуск, а год спустя вышел в отставку. Жить ему разрешалось только в «Ярополческом имении Московской губернии», да и то под наблюдением местных властей. Это не могло способствовать его душевному спокойствию и после женитьбы он вновь поступил на службу. Старая рана не позволяла Захару Григорьевичу активно участвовать в военных действиях, а следить за войной сидя в штабе, он не хотел. Он вторично подал в отставку, затем некоторое время служил в Орле, потом в канцелярии московского губернатора. По всеобщей амнистии 1856 года ему было возвращено дворянство и графский титул. Став материально независимым, он уехал за границу. Там на него иногда нападали приступы жестокой меланхолии. От одного из них он, наверно, и умер в 1862 году.
ДочьАлександрина получила обычное для девушек своего круга воспитание: изучала литературу, искусство, хорошо знала иностранные языки. Также как и ее сестры отличалась некоторой экзальтированностью и сама чувствовала это. Свой дневник она открыла словами: «Я говорила, говорю и пишу, что нет большего несчастья, чем иметь голову горячую и ум набекрень». В 19 лет она вышла замуж за одного из руководителей Северного общества Н.М.Муравьева. В браке Александрина была на редкость счастлива, мужа своего обожала так, что даже друзья подтрунивали над ней. Однажды декабрист Якушкин в шутку спросил, кого она любит больше: Бога или мужа. Александрина, глубоко верующая женщина, вполне серьезно ответила: «Думаю, господь бог на меня не взыщет, если узнает, что моего Никитушку я люблю больше». Вся ее подвижническая жизнь была доказательством этих слов.
Когда за Никитой пришли жандармы, он встал перед женой на колени и стал просить прощения за то, что скрыл от нее свое участие в тайном обществе. Но она успокоила его и пообещала разделить его судьбу. Вскоре после ареста мужа Александрина приехала в Петербург и стала навещать его в Петропавловской крепости. Ей разрешили встречаться с бунтовщиком только раз в неделю. Для узника, томившегося в одиночной камере, этого было явно недостаточно и Александрина ежедневно писала ему. О том, как это поддерживало заключенного, вспоминал он сам: «Твои письма производят на меня такое впечатление, как будто самый близкий друг приходит побеседовать со мной… Моя мысль не в тюрьме, она все время среди вас, я вижу вас ежечасно, я угадываю то, что вы говорите, я испытываю то, что вы чувствуете».Александрина Муравьёва
Никиту Муравьева приговорили к 20 годам каторги и Александрина сразу же стала добиваться разрешения следовать за мужем в Сибирь. Еще до получения ответа она поехала на ближайшую к Петербургу почтовую станцию, чтобы встретиться с Никитой, отправлявшимся в ссылку по этапу. Двухчасовая беседа с осужденным показала, что на царские милости надеяться бесполезно, но уже ничто не могло поколебать ее решение. Ее не остановили ни требование ехать в Сибирь без детей, ни подписка, в которой правительство предупреждало «о возможных оскорблениях от людей самого развратного и предосудительного класса», ни угроза, что родившиеся на каторге дети поступят в казенные крестьяне. Как только Николай I высочайше соблаговолил дать разрешение, она отправилась в далекую, страшную и тогда еще совсем незнакомую Сибирь. Перед отъездом с ней встретился Пушкин. Крепко сжав ее руку, он сказал: «Я очень понимаю, почему эти господа не хотели принять меня в свое общество: я не стоил этой чести». Затем Александр Сергеевич передал Муравьевой рукописи своих стихотворений и попросил вручить их ссыльным. О том, как декабристы приняли послания поэта свидетельствует не только знаменитый «Ответ» Одоевского, но и слова Пущина: «Пушкин первый встретил меня в Сибири задушевным словом. В самый день моего приезда в Читу подзывает меня к частоколу А.Муравьева и отдает листок бумаги, на котором неизвестною рукою было написано:
Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье,
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
