Алан Маршалл - Это трава

Столовая никогда не слышала детского смеха. Смех, звучавший в этих мрачных стенах, не объединял людей, он был данью взаимной вежливости, не больше.

Зато гостиничная кухня ничем не отличалась от кухни каких-нибудь фермеров. Роуз Бакмен начищала плиту до блеска, а Стрелок следил, чтобы она щедро топилась в холодные вечера. Кухонный стол был выскоблен до белизны, над ним был приколот старый календарь. Чашки, висевшие на медных крючках, украшали буфет, полный посуды.

Поскольку именно здесь я слушал большинство рассказов Артура, кухня всегда напоминала мне о нем.

Любопытно, что женщины, приезжавшие в гостиницу, избегали заходить на кухню. Может быть, потому, что она могла напомнить им собственный заброшенный очаг. Женщины чувствовали себя свободнее в столовой, там ничего не напоминало о доме, там была атмосфера, сулившая веселье без помех и всяческие развлечения.

Иногда Артур, Стрелок и я играли на кухне в покер. Научил меня игре Стрелок, хвастаясь при этом крупными суммами, которые он якобы то выигрывал, то проигрывал в игорных домах, куда часто захаживал, когда жил в городе.

— Не сомневайся, парень! Было время, когда и пятьдесят фунтов были для меня не деньги.

Под влиянием этих рассказов я, подобно Шепу, начал верить в легкий путь к богатству… Сами по себе деньги никогда не представляли для меня интереса. Но рассказы Стрелка о крупных выигрышах давали повод помечтать о том, как удача в картах помогает мне избавиться от жизни клерка и, спокойно отдаться писательскому труду.

Я живо представлял себе, как, сидя за столом, заваленным банкнотами, непроницаемый и суровый, я сдаю карты. Люди, с которыми я играю, — богачи, ставящие на карту сотни, тысячи фунтов… На рассвете, проигравшись прах, они, спотыкаясь, покидают сизый от табачного дыма игорный зал, а я, уверенный в себе и спокойный, выхожу, сажусь в такси, и мои карманы так набиты деньгами, что мне трудно идти.

Я даю десятку шоферу: «Сдачи не надо!»

Как он мне благодарен, этот воображаемый шофер. Но тут мечта искушает меня отправиться к нему домой. Я даю деньги на образование его детей, оплачиваю сложную операцию его жены, за которую согласен взяться только один знаменитый хирург.

Но и после всех этих чрезвычайных расходов у меня остается достаточная сумма, чтобы заниматься свободным творчеством.

Я получал двадцать пять шиллингов в неделю и двадцать два шиллинга шесть пенсов платил за комнату и питание. На все остальные расходы у меня оставалось два шиллинга шесть пенсов. Эти два шиллинга и шесть пенсов были для меня состоянием. Раз в неделю я покупал «Бюллетень»[5] и углублялся в изучение напечатанных в номере рассказов. Остающиеся два шиллинга я разменивал на мелкие монеты и носил в кармане, часто пересчитывая их. Это были мои собственные деньги, мой заработок!

В покер мы играли на пенсы, и меня поражало, до чего же везет Стрелку. Артур играл без особого интереса, что выиграть, что проиграть — ему было безразлично. Несколько пенсов не имели для него значения, проигрывал он весело.

Для меня же имел значение каждый пенс — они составляли весь мой капитал. Я понимал, что должен копить их, потому что вскоре опять окажусь без работы. Мистер Р.-Дж. Кроутер не раз советовал мне «поискать работу, на которой легче продвинуться».

Но я не трогался с места, предвидя, что найти другую работу мне будет не так-то просто, и боясь трудностей.

Но в конце концов отец посоветовал мне бросить эту службу и попытаться найти что-нибудь получше.

— Если сидеть и ждать, никогда ничего хорошего не добьешься, — сказал он и добавил, думая успокоить меня: — А с Артуром дружбу ты всегда сохранишь.

Итак, я подал заявление об уходе из конторы. За три дня до того, как отец должен был приехать за мной в двуколке и навсегда увезти отсюда, я сидел за кухонным столом со Стрелком и Артуром и играл в покер.

В кармане у меня было всего два шиллинга, но я успокаивал себя тем, что, уходя с работы, два шиллинга иметь я все-таки буду, так как при расчете получу плату за неделю. Я сел за стол, не сомневаясь, что проиграю и на этот раз. Всякий раз после покупки «Бюллетеня» я проигрывал оставшиеся два шиллинга Стрелку, который смягчал горечь проигрыша похвалами моему искусству.

— У тебя задатки хорошего игрока, можешь не сомневаться!

После часа игры у меня оставалось три пенса. Артур позевывал, ему хотелось спать, он проиграл девять пенсов. Я уныло смотрел на Стрелка, сдававшего карты, — мысль о том, что я скоро останусь без работы, мучила меня. Я надеялся, что Стрелок выиграет следующую игру и можно будет больше не волноваться. Лучше проиграть все, думал я, чем остаться с тремя пенсами.

Карты так и мелькали в руках Стрелка, и вдруг я увидел, как он быстрым движением вытащил из-под стола карту и подложил ее себе. Это потрясло меня. Я никогда не допускал и мысли, что в нашей игре возможно мошенничество. Я считал, что воровские наклонности Стрелка не могут распространяться на нас. Дружеские отношения, казалось мне, обеспечивали безусловную честность всех участников игры.

— Ты смошенничал! — не веря собственным глазам, закричал я. — Ты смошенничал!

И вдруг, по выражению его лица, понял, что жульничал он всегда, ив течение многих месяцев обворовывал меня. Стрелок вскочил, оперся руками о стол и приблизил искаженное злобой лицо к моему.

— Врешь, сволочь, — сказал он сквозь зубы. — Я сверну тебе шею, проклятый мальчишка.

Ярость Стрелка была для меня только лишним доказательством его вины. Не помня себя от бешенства, вцепился ему в глотку. За годы хождения на костылях мои руки сильно развились. Я рванул его так, что он перелетел через стол, потащив за собой и меня. В следующий момент он грохнулся об пол, я рухнул на него.

Но и падение не заставило меня разжать рук. Стрелок начал молотить меня кулаками по голове, откатываясь при каждом ударе, чтобы иметь возможность размахнуться. Я опустил голову и впился подбородком ему в плечо.

Стрелок попытался ударить меня коленом в пах, но я повернулся, и его колено угодило мне в бок. Я чувствовал, как прогибаются мои ребра под его ударами. Он старался схватить меня за горло, и я еще сильнее сдавил его. Он рывком перевернулся на живот, и я оказался под ним. Тогда он приподнялся, увлекая меня за собой, и снова грохнулся вниз, сильно стукнув меня головой об пол. Мы катались по полу. Он злобно пинался, мотал головой, старался боднуть меня.

Вдруг я почувствовал, что он как-то обмяк, рука Артура легла мне на плечо:

— Отпусти его, Алан!

Все это время он стоял над нами, как судья на ринге.