Анна Масс - Писательские дачи. Рисунки по памяти

Поселок, 1956 год

Поселок строился. По сторонам улиц протянулись глубокие траншеи и земляные отвалы — прокладывался водопровод. На участках рыли отстойные колодцы. К 1956 году несколько домов было построено, и в них можно было жить не только летом, но и зимой. При каждом доме была котельная. Топили углем. Доставать уголь (как и все остальное) было большой проблемой, но, объединившись, как-то справлялись и с этим, запасаясь впрок. У наиболее преуспевающих членов ДСК появился обслуживающий персонал — истопники, домработницы.

Дома строились по трем архитектурным проектам. Они назывались Большой, Средний и Малый, но внешне, да и по размерам, мало отличались друг от друга. Все дома были двухэтажные, под двускатными крышами, с крыльцом, балконом и террасой. Некоторые — с солярием. Кто хотел — с камином. Архитектурное сходство не бросалось в глаза, во-первых, потому что каждый дом имел свое расположение на участке, свой ракурс по отношению к улице, а во-вторых, сразу по завершении строительства владельцы начали что-то перестраивать, приспосабливать по своему вкусу. Например, академик Виноградов подпер свою террасу двумя колоннами. (Все дружно, заочно, конечно, осудили его за дурной вкус.) Антокольский пристроил к дому вторую маленькую террасу-тамбур и застеклил ее цветными витражами. Ермашов предпочел обычной застекленной террасе огромную открытую веранду с полом из дикого камня. У кого-то крыша была черепичная, у кого-то шиферная, кто-то оштукатурил стены под шубу, а кто-то оставил кирпич не оштукатуренным. В общем, каждый дом чем-то отличался от другого, а в целом это были роскошные по тем временам дома, просто хоромы. Жители военного городка «Ватутинки», поселка Троицкое и отдыхающие из Госстроевского дома отдыха, прогуливаясь вдоль заборов из сетки-рабицы или низкого штакетника, оглядывали писательские дома с нескрываемым чувством классового антагонизма. В самом деле: люди еще ютились в коммуналках, массовое строительство хрущевских пятиэтажек еще только-только начиналось, а тут для одной семьи — целый дом! На оскорбленных лицах ясно читалось: вот они, гады писатели! Пишут для народа, а сами живут как помещики!

Как-то я шла к речке, а позади, по тропинке, шел маленький мальчик, из отдыхающих. Молодой папа держал его за ручку и рассказывал сказку. Я услышала конец:

— … И за это царь щедро наградил Иванушку.

— Комнату дал?! — радостно предположил мальчик.

Тут еще такая щепетильная деталь: как-то так получилось, что многие члены ДСК принадлежали к той группе народонаселения Советского Союза, которая — как бы помягче выразиться — до революции составляла в столицах определенную небольшую процентную норму, а здесь, в поселке, эту норму явно превышала. Получилась такая крохотная автономия, или, если с натяжкой, поселок представлял собой нечто вроде известной провинции огромной древнеримской империи, и даже со своим прокуратором — комендантшей Валентиной Федоровной Цеханович, которая строго следила за порядком, ведала всеми административными делами и собирала квартальные взносы. Жители же с утра творили, а потом выходили за калитки и неторопливо прогуливались по аллеям. Цезарь Самойлович — с Исааком Израилевичем, Михаил Львович — с Ароном Исаевичем, Евгений Абрамович — с Самуилом Борисовичем, ну и так далее. Останавливались вальяжными группами на перекрестках, обсуждали новости, похохатывали, всем своим видом выражая довольство жизнью и свое в ней прочно завоеванное положение. У простого народа это вызывало негативную реакцию. Проходя мимо, иной отдыхающий из дома отдыха не мог удержаться, чтобы не произнести — пусть в сторону, пусть негромко — что-нибудь такое про морды нелюбимой им национальности, дополняя грубый эпитет высказыванием в том смысле, что данные морды везде пролезут без мыла, а русский иван как сидел без порток, так и сидит.

Иногда неприязнь прорывалась призывом:

— Взорвать бы их всех к черту!

Не знаю, чего было больше у желающих взорвать нас всех к черту — жажды справедливости или обыкновенной зависти.

Но и зависть тоже можно понять.

Постепенно это как-то сгладилось. Население окрестных деревень — Жуковки, Батакова, Фоминского — мало-помалу ощутило выгоду от нового соседа. Наладилась частная торговля. Деревенские поставляли «писателям» молоко, сметану, ягоды, овощи, речную рыбу, свежее мясо. Появились свои, постоянные поставщики — тетя Маруся, Фекла Петровна, Валя с хутора, пасечник дядя Ваня. Этот дядя Ваня из Жуковки, чтобы не путаться и не забивать себе голову запоминанием сложных для простого человека имен и отчеств, всех поселковых обитателей мужского пола именовал одинаково: Лазарь Моисеевич.

Сеть торговли и обслуживания расширялась. Для благоустройства участков потребовались рабочие руки. Откуда ни возьмись возник специалист по садовым работам Иван Анисимович, вслед за ним — красавец-богатырь Коля из военного городка, еще кое-кто из местных. Они вырубали деревья, планировали участки, вскапывали огороды, производили посадку и обрезку яблонь. Кроме того, постоянно требовалось что-то отремонтировать, перестроить, пристроить — и тут тоже находились мастера из местных. Самым лучшим был Яков Маркович, ставший на многие годы постоянным строителем и своим человеком в поселке. Он был внешне очень обаятелен. Художник Орест Георгиевич Верейский, иллюстрируя книжку «Поднятая целина», рисовал с него Давыдова.

В общем, образовался некий симбиоз поселка с окружающей средой, и праздно гуляющие ненавистники хоть и продолжали злопыхать по поводу гадов-помещиков и их национальной принадлежности, но уже не находили явного отклика у окрестных жителей, которые, может, тоже не испытывали горячей любви к богатому соседу, но свою выгоду понимали.

Наконец-то был готов и наш дом. Первый этаж представлял собой большую, сдвоенную, с широким квадратным проемом посредине, с окном почти во всю стену гостиную. Остальные помещения первого этажа были чем-то вроде приложения к этой главной комнате: коридор с лестницей на второй этаж, кухня, ванная, туалет, котельная и комнатка для прислуги, где поселили меня, втиснув туда столик, стул, небольшой комодик и мою старую полуторную кровать с резными спинками. Когда с нами на даче жила Маринка, мы спали с ней на этой кровати валетом. Комнатка была угловая, утаенная, и этим очень нам с Маринкой нравилась. На втором этаже — две небольшие комнаты: спальня родителей и кабинет отца. Их тоже обставили старой мебелью, прикупив в комиссионке большой письменный стол, который занял треть отцовского кабинета. Столяр сделал книжные стеллажи. Когда на каникулах жил внук Саша, то ночевал в кабинете на тахте. Вот, собственно, и вся дачная жилплощадь. Еще летняя застекленная терраса, узенькая, с маленьким окошком комнатка-кладовка, где поселилась домработница Нюра, и солярий над террасой. Подобная планировка была у всех обладателей «среднего варианта», но некоторые дачники, например Фиши, сразу перегородили стенкой сдвоенную гостиную, уменьшив ее вдвое, зато сделав из второй половины еще одну жилую комнату. Но маме хотелось, чтобы гостиная была именно такая, просторная.