Анна Масс - Писательские дачи. Рисунки по памяти

Еще него! Пользоваться! Вообще не собираюсь писать стихов. Вот если бы мне с самого начала попытаться во ВГИК на сценарный! Наташка Абрамова там учится и говорит, что у них страшно интересно, им там заграничные фильмы все время показывают, и вообще. Но чтобы туда поступить, надо писать не стихи, а рассказы или сценарии. Но о чем? Я же ничего не знаю! У меня нет никакого жизненного опыта.

13 сентября 55 г.

Сегодня столкнулась в метро со Светкой Чеботаревой. Я ее проводила до Зубовской. Светка говорит, что у них в МИИТе потрясающе интересная жизнь, литературное объединение, театральная студия, и вообще, никакого сравнения со школой.

А мне, наоборот, кажется, что это были самые счастливые годы и что с ними у меня закончилась вся радость жизни. Бывало, придешь из школы, только сядешь обедать — телефон. В день раз по десять звонят, и я звоню: обсудить что-нибудь, договориться пойти куда-нибудь, уроки узнать… А теперь — мало кто звонит. Да мне никто и не нужен. Чем встречаться с теми, кто не нравится, лучше уж ни с кем.

Заперлась в ванной и долго ревела. Такая тоска напала. Только было успокоилась и села учить английский, как вдруг, без звонка, является Сашка Богословский. Сидел часа два. Хвастался и изо всех сил старался показать, какой он умный. Он обычно надоедает через пятнадцать минут, а после двух часов его уже хочется повесить или самой повеситься. Ну почему, почему мне так не везет?!

17 сентября 55 г.

Только что ушла Маринка. Она стала ужасной воображалой. Когда она приходит, то первым делом садится у зеркала, начинает делать всякие выражения, а потом изрекает:

— А все-таки я лучше тебя!

Это меня злит. Тем более, что это правда. За ней бегают мальчишки из ее класса, и это делает ее уверенной в себе. А я в себе страшно не уверена. Все больше убеждаюсь в том, что моя жизнь не удалась, что в ней больше ничего хорошего не будет. Это, может, звучит странно в мои годы, но именно в мои годы живут полной жизнью, с этих лет начинаются события и все такое, а у меня как будто все интересное позади. И дальше будет тусклая жизнь без событий, потрясений, и постепенное, уже начавшееся увядание. Как у Бунина, я как раз сейчас его читаю. Жизнь его героев мне близка своей пустотой и ненужностью для них самих. Годы проходят в повседневной скуке, а когда они опомнятся — молодость ушла, прожита жизнь пустоцвета. И они это сами понимают, и им от этого очень грустно, а уже поздно что-либо изменить.

18 сентября 55 г.

Прочитаю у Шопенгауэра в «Афоризмах житейской мудрости»: «Человек, имеющий много в себе самом, подобен теплой, светлой, уютной комнате в Рождественскую ночь, когда за окном метет пурга». И подумала: может, это про меня?

А что? Если много имеешь в себе самой, то и одной не скучно. Можно читать, размышлять, погружаться в собственный мир…

Да, но посмотрела бы я на него, как бы он со своим богатым внутренним миром просидел в Рождественскую ночь хоть в какой уютной комнате, если там нет никого, кроме него, и часы бьют двенадцать, и он поднимает бокал и пьет в полном одиночестве, а вокруг одни только пыльные фолианты с мудрыми мыслями, от которых уже тошнит.

А вы знаете, что человек должен смеяться? Конечно, знаете! Вы же сами сказали в своих «Афоризмах»: «Смех — это разменная монета счастья».

Попробуйте засмейтесь, когда вы один. Вам страшно станет.

Мне вот, например, вдруг стало жутко от мысли, что я сейчас засмеюсь над чем-то. Одна, в темной комнате, в кругу от настольной лампы, вдруг засмеюсь нечеловеческим смехом. Это с ума можно сойти.

И потом: что значит «много иметь в себе самом»? Много знать? Много чувствовать? Обладать богатым воображением? По если даже в Рождественскую ночь вы сидите один, то зачем это всё?

Нет, одиночество не обогащает, а обедняет. По себе это чувствую. Наступает медленное засасывание в теплое, вязкое болото, апатия, праздное копание в собственных переживаниях.

Кому я интересна, если самой себе уже опротивела? Кому я нужна, если у меня нет друзей?

20 сентября 55 г.

Пошла сегодня в школу — просто так, вспомнить старое. Сидела в маринкином классе на психологии и физике, заходила к Марье Николаевне в кабинет биологии. Вроде всё то и не то. «Не то» — это что девчонки и мальчишки учатся теперь вместе. Непривычно и в то же время — нормально. Как жаль, что нам не пришлось. А главное «не то» — что нет Любаши. Вместо нее какой-то лысый дядечка добродушного вида. А наша прежняя знаменитая на всю Москву директорша Любовь Георгиевна Богдасарова умерла летом. Я была на даче и не знала.

Господи, как же мы ее боялись! Звона ее ключей, ее зычного «Я с тебя шкуру сдеру»! Но не это в ней было главное. Мы даже не понимали, кем она была для нас. В ее крохотной квартирке при школе на первом этаже всегда жила какая-нибудь девочка, которую она опекала, а потом помогала поступить в институт. У Кирки Орловой отец и мать были арестованы, и ее воспитывала бабушка. А когда бабушка умерла и Кирку должны были определить в детский дом, Любаша взяла ее к себе. И та у нее жила, пока за ней не приехала тетка и не оформила опекунства. Иногда у Любаши по нескольку учениц жили одновременно. Она не боялась, что ее обвинят в укрывательстве детей врагов народа. Она вообще никого не боялась. Была депутатом Моссовета, награждена орденом Ленина и еще разными орденами, школа считалась лучшей в районе, но все равно, не всякий бы так. Многие её бывшие ученики занимают высокие посты, и она, если надо было кому-то помочь, запросто к ним обращалась. А то, что она орала на нас страшным голосом — ну, орала, подумаешь.

24 сентября 55 г.

Сегодня отец окончательно меня добил, заявив, что он во мне совершенно разочаровался. Что я влачу жалкое, тепличное существование. Дело даже не в том, что я учусь из рук вон плохо, это бы ладно, если бы я чем-то по-настоящему увлекалась. А у меня минутные увлечения — сегодня рисую, и Ёлка умиляется, завтра пишу стихи, и мама умиляется, а по-настоящему это всё — от безделья рукоделье, ерунда, бессмысленная трата времени. Потому что если уж рисовать — то чтобы во всей Москве не осталось кистей и красок, а если писать стихи, то — со страстью, с утра до вечера, рвать, переделывать. Пусть коряво, но писать, работать! Творчество — это серьезное дело, а не так: начирикала два стишка и успокоилась.