Александр Извольский - Воспоминания

Предыдущие страницы, как мне кажется, проливают достаточный свет на общее международное положение, которое существовало в тот момент, когда я принял управление иностранной политикой России. Это был момент величайшего испытания для русской империи, потрясенной ударами, полученными ею в течение войны и вследствие революционных беспорядков, и стоящей перед разрешением тягчайших проблем дома и за границей. Как министр иностранных дел я был призван выбрать окончательную линию поведения в вопросе о политике, которую русское правительство намеревалось проводить в отношениях с другими странами.

Позиция России в Европе определялась тем фактом, что за истекшие 15 лет она была связана формальным союзным договором с Францией. Правда, царь временно уступил настойчивым усилиям германского императора вовлечь Россию в политику, которая, может быть, не вызвала бы полного разрыва с Францией, но поставила бы её в положение, бесконечно более сложное и неопределенное. К счастью, ошибка императора Николая была вовремя исправлена с помощью графа Ламздорфа, и союз с Францией остался не нарушенным. Но мы видели, что за прошедшие два года произошли большие перемены в области европейской политики. Франция и Англия забыли прежние ссоры, и эра взаимного доверия и дружбы началась для этих двух держав. Россия, уже получившая большую выгоду благодаря наличию англо-французского соглашения, во время войны с Японией не могла легко устранить те многочисленные затруднения, которые отделяли её от Англии. Кроме того, сближения с этой державой было недостаточно, неизбежным выводом из этого являлось искреннее примирение с Японией. Принятие такой политики не только укрепило бы позицию России как союзника Франции, но положило бы новое и более прочное основание для всего здания двойного союза. Если бы, наоборот, Россия пренебрегла новейшими фактами развития международного положения и поддерживала бы враждебные отношения с Англией и Японией, она оказалась бы рано или поздно в ложном положении между своим союзником Францией и этими двумя державами; Германия могла бы использовать этот случай, чтобы возобновить свои усилия отдалить Россию от Франции и направить её энергию в Азию, и, может быть, смогла бы даже привлечь её к образованию особой коалиции. В настоящее время ничто не было столь опасно для будущего России и всего мира, как такое renversementes des alliances, если воспользоваться этим термином, обычно характеризующим ту радикальную перемену, которая имела место в Европе в середине XVIII века и которая сопровождалась Семилетней войной.

Если бы Россия повернулась спиной к Франции и Англии и пошла бы по пути завоевания гегемонии в Азии, она оказалась бы вынужденной отказаться не только от её исторической роли в Европе, но также и от своей экономической и моральной независимости vi-a-vis с Германией, становясь вассалом Германской империи и вызывая разруху для всей Европы, так как Германия, почувствовав себя свободной от всякой опасности со стороны своей восточной границы, выбирала бы только час для решительного нападения на Англию и Францию с целью реализовать свою мечту о мировом господстве. Такова была труднейшая дилемма, которая стояла перед русским министром иностранных дел и требовала быстрого и бесповоротного решения. Следует напомнить, что этот вопрос внимательно обсуждался с Нелидовым, графом Бенкендорфом и Муравьевым во время моего посещения Парижа и Лондона, и мы пришли к единодушному решению, что иностранная политика России должна продолжать оставаться на неизменной базе её союза с Францией, но что этот союз должен быть укреплен и расширен соглашениями с Англией и Японией. Такова была программа, которая была предложена мною императору, прежде чем принять новый пост, причём я уже заранее решил не принимать на себя обязанностей руководителя внешней политики России до тех пор, пока я не получу полного согласия императора.

Глава третья Первая Дума

Перед открытием Думы 10 мая 1906 года при дворе ходили различные мнения относительно места, где должно происходить это торжество. Одни считали необходимым, чтобы оно имело место в Таврическом дворце, специально приспособленном для заседаний нового учреждения, другие предпочитали для этой цели Зимний дворец. Реакционная партия не желала, чтобы император показывался в Думе, и советовали открыть сессию от его имени через председателя Совета Министров. В конце концов, было решено, что император последует порядку, принятому в Берлине при открытии рейхстага, собрав депутатов в Зимнем дворце и открыв сессию тронной речью.

Прибыв в этот самый день, я поспешил надеть придворную форму и отправиться во дворец. Так как моё назначение не было ещё опубликовано в "Правительственном Вестнике", я не мог присоединиться к Кабинету Министров, которому было определено место в Тронном зале, отведенном для торжества открытия сессии, но вследствие моего придворного звания камергера двора я имел возможность принять участие в кортеже, который предшествовал появлению императора.

Ожидая формирования императорского кортежа, я прогуливался по залам дворца, где собрались несколько тысяч генералов, офицеров всех рангов и гражданских чиновников.

Сначала ничего нельзя было видеть необычного в этой блестящей толпе придворных – зрелище весьма обыкновенное для залов дворца в торжественные дни, но вот, наконец, среди шеренг блестящих мундиров стало возможным различить тёмные костюмы представителей народа на пути в Тронный зал, где они должны были ожидать царя. Впервые в этом элегантном дворце, построенном императрицей Елизаветой по чертежам итальянца Растрелли, где в течение полутораста лет безраздельно царствовала роскошь одного из наиболее блестящих дворов Европы, появилась толпа людей весьма демократического вида.

Там и сям можно было видеть группы провинциальных адвокатов и докторов, одетых в сюртуки, и только изредка среди них можно было заметить мундир. Но над этими буржуазными костюмами доминировало простое платье – крестьянские кафтаны и рабочие блузы. Эти контрасты сами по себе не бросались в глаза, но производили особое впечатление, когда депутаты проходили между рядами офицеров и чиновников, наблюдая производимое ими впечатление.

Здесь старый генерал, там бюрократ, поседевший на службе, с трудом сдерживали своё раздражение, даже гнев, наблюдая вторжение в священные залы Зимнего дворца этих новых людей.

Лица депутатов носили отпечаток триумфа у одних и смущения у других – зрелище, которое являлось в одно и то же время драматическим и символическим. Россия вчерашнего дня лицом к лицу стояла с грядущей Россией. Какой результат последует от этой встречи? Окажется ли старая иерархия царизма способной благожелательно принять этих новых пришельцев и объединить с ними труд по возрождению нации или произойдёт столкновение между этими двумя силами, вызывая новую борьбу и, может быть, ещё более кровавые потрясения?