Владимир Беляев - Свет во мраке

В эту богатую событиями осень 1939 года многие знакомые Буженяка наблюдают неожиданное изменение в биографии «батяра» Польди. Впервые в жизни он начинает работать. Выбирает себе тяжёлую работу канализатора, выполняет её честно, вызывая одобрение у новых руководителей Львовокого водоканалтреста. Леопольд посещает вечернюю школу для взрослых. Уже его жена Магдалина и шестилетняя дочь Стефця без стеснения могут рассказать каждому, где работает Буженяк. Им не надо больше скрывать его от полиции и ждать по ночам визитов её «тайняков» — тайных агентов. Дочь вскоре получает фамилию отца.

Тружеником подземного хозяйства Львова Буженяк остаётся и во время немецкой оккупации.

Первое знакомство Кригера с бригадой канализаторов сменяется более близкими отношениями. За тяжёлой и грязной работой Кригер и канализаторы узнают друг друга. Всё более откровенными становятся их беседы. И хотя Буженяк обещал подумать, есть тема, которой пока боятся касаться и те и другие. Ведь каждого, кто даже согласится помочь бежать еврею, ждёт смерть. Да и Кригер, опасаясь провокации, побаивается так сразу посвящать Буженяка и Коваля в свои планы. Ведь сколько предательства и шантажа вокруг!

Приход фашизма выплеснул наружу низменные инстинкты подлых людей. Целая фаланга тех лиц, кого называют отбросами, воспитанные пилсудчиками и украинскими фашистами подлецы подняли теперь голову и наживаются на крови выдаваемых ими гестапо евреев.

Известно всем во Львове, что за одного выданного еврея гестапо платит пять литров водки и до пяти тысяч злотых.

Но не потеряна ещё окончательно вера в человеческое благородство. Кригер вторично просит Буженяка помочь. Он показывает место, где вырыта нора. Канализаторы переглядываются, мнутся. У каждого из них жёны, дети. Согласиться — значит, подвергнуть смертельному риску не только себя, но и свою семью. Однако после небольшого раздумья Леопольд Буженяк первым решается помочь Кригеру.

Что заставило этого битого жизнью и ещё так недавно отверженного человека сказать это трудное слово «да»? Вероятнее всего, чувство ненависти к фашистам, которые запоганили его родной город, поставили на его площадях виселицы, поприбивали повсюду оскорбительные, как удар кнута, надписи: «Нур фюр дейтше» — «Только для немцев». Давно созревшее сознание протеста, сознание того, что в беде очутились такие же, как он, простые и обездоленные люди, позвало Леопольда Буженяка и его товарищей на благородный подвиг, начатый коротким, но таким многозначительным словом «да».

Изнутри своей норы Кригер выстукивает место, где он находится. Подошедшие к нему по подземному руслу Полтвы канализаторы очерчивают это место мелом и начинают пробивать железобетон.

Восемь дней длится эта работа. Её ведут с перерывами, с двух сторон. Люди, долбящие железобетон, после каждого удара ломом оглядываются, прислушиваются, не следит ли за ними гестапо.

На девятый день нора Кригера соединяется с отверстием пятьдесят сантиметров в диаметре.

Конец приближается

Во второй половине мая кто-то из служащих гестапо проболтнулся, что на 20 мая в гетто назначена акция. Слух проникает в северные кварталы Львова. Многие обитатели гетто в страхе перед акцией пытаются убегать, прячутся в бункера. Отчаяние охватывает всех.

19 мая на утреннем сборе по тревоге Гжимек опровергает этот слух. Он прилюдно даёт слово чести немецкого офицера, что больше акций в гетто не будет. Он арестовывает лишь нескольких распространителей слухов, чтобы от них выведать фамилии болтунов из гестапо.

Действительно, день и ночь 20 мая проходят сравнительно спокойно, но зато утром 21-го Гжимек вдвоём с комиссаром гестапо по делам евреев Ленартом, выйдя к воротам, отбирают из числа идущих на работу полторы тысячи человек. Тут же Гжимек даёт отобранным второе слово чести, что ничего им не грозит. Просто люди отобраны на сельскохозяйственные работы, на окучивание картофеля; они пробудут там месяц, а затем живёхоньки возвратятся в гетто…

В тот же самый день эти полторы тысячи человек были расстреляны в долине за Яновским лагерем, в нескольких километрах от гетто.

Весть о расстреле вечером проникает в гетто. Также становится известно, что гестаповцы ликвидировали гетто в местечках и городах Львовокой области: в Рудках, Щирце, Золочеве, Жовкве, Каменке-Струмиловой, Сокале, Бусске, Бродах, Ярычеве, Перемышлянах, Глинянах, Великих Мостах, Бобрке, Судовой Вишне, Городке, Янове, Мостисске, Яворове и Комарно близ Самбора.

Последние шесть-восемь тысяч обречённых, оставшиеся во львовском гетто, всё ещё не знают, что вот уже несколько недель бушует восстание варшавского гетто. Его узники — варшавские евреи — с оружием в руках храбро сражаются с целыми немецкими дивизиями, отражают атаки гитлеровцев и под бомбами немецкой авиации дорого отдают свою жизнь, уничтожая в уличных боях сотни отборных эсэсовцев. Кто знает, если бы история восстания варшавского гетто своевременно была известна во Львове, если бы Руперт не сорвал листовку, возможно, и люди львовского гетто вышли бы на смерть с оружием в руках…

После ареста Геры Эльбаума неоднократные попытки установить связь с партизанскими отрядами, которые, судя по слухам, оперировали в лесах поблизости Львова, не принесли никакого успеха. Связи с волей не было. Бежать же наугад в леса прибитые и одураченные Гжимеком люди не решались. К тому же в гетто всё ещё действовали и свои собственные утешители, убеждающие всех, что несчастье послано от Бога, что надо терпеть и повиноваться, что искупление страдания и полная свобода придут лишь в загробном мире.

Блюститель чистоты и порядка, любитель клумб и крови, Гжимек по секретным оперативным сводкам отлично знал о событиях в Варшаве. Он боялся своих подданных и делал всё, чтобы усыпить их насторожённость.

Иосиф Гжимек поспешно ликвидирует свою квартиру на Замарстыновской, перевозит вещи в город, а тридцатого мая неожиданно, по его же замыслу, в гетто устраивается торжественное театральное представление. «Выступит джаз-оркестр, состоится представление — ревю, будут исполняться самые модные песенки в сопровождении оркестра», — так сообщают афиши.

Но мало кто из завтрашних смертников идёт покупать билеты на представление в красном доме на улице Кушевича, где назначен чудовищный спектакль на крови.

Все чуют, что наступает конец гетто, что их часы сочтены.

Жена и дети Кригера спят теперь в подвале, возле спасительной дыры. В одиннадцать часов вечера первого июня в подвал вбегает сосед и шепчет: