Евгений Шварц - Статьи и воспоминания

    После этих двух происшествий я и обратился к Шостаковичу и Ахматовой. Дмитрий Дмитриевич немедленно согласился и выступил в знаменательный день 16 сентября ("Враг у ворот!"). В передачах на страну мы обязаны были говорить народу самую важную, самую правдивую информацию о ленинградцах – живы, держимся, победим.

    Шостакович говорил о своей работе: "Час назад я закончил вторую часть своего нового симфонического произведения. Если это сочинение мне удастся написать хорошо, удастся закончить третью и четвертую части, то тогда можно будет назвать это сочинение Седьмой симфонией... Я сообщаю об этом для того, чтобы радиослушатели, которые сейчас слушают меня, знали, что жизнь нашего города идет нормально... Все мы сейчас несем свою боевую вахту..."

    ...В августе 1942 года Анна Ахматова, живя в Ташкенте, писала "Поэму без героя". В первом варианте поэма кончалась рассказом о том, как в сентябре, когда автор улетал из Ленинграда, была вывезена композитором и Седьмая симфония. Все вы мной любоваться могли бы,

Когда в брюхе летучей рыбыЯ от злой погони спаслась,И над Ладогой, и над лесом,Словно та, одержимая бесом,Как на Брокен ночной неслась.А за мною, тайной сверкаяИ назвавши себя – "Седьмая",На неслыханный мчалась пир...Притворившись нотной тетрадкой,Знаменитая ленинградка

Возвращалась в родной эфир.    После выступления Шостаковича я с той же просьбой обратился к Анне Ахматовой. Почему к Ахматовой? Конечно, читавших ее стихи было мало. Но, как это ни покажется парадоксальным, она была известна! У нее было имя, впаянное в историю – историю русской культуры, историю русской литературы. Ее имя было связано с Ленинградом. Именно потому я был уверен, что ее голос из осажденного города прозвучит авторитетно.

    Эту мою убежденность подтверждало и стихотворение Ахматовой, написанное сразу после начала войны. Еще в июле Ольга Берггольц, близко знавшая Анну Андреевну, придя в радиокомитет, рассказала, что была у Ахматовой и она прочитала ей "Клятву":

И та, что сегодня прощается с милым, –Пусть боль свою в силу она переплавит.Мы детям клянемся, клянемся могилам,Что нас покориться никто не заставит!   

В конце сентября я посетил Анну Андреевну. Она была нездорова, но приняла меня. Приглашая ее выступить по радио на всю страну, я рассказал, какую цель преследуют подобные передачи. Выслушав меня, Анна Андреевна ответила:

    – Я благодарю за приглашение и обязательно выступлю. Только мне трудно сейчас добраться до Манежной (Дом радио размещается на углу Манежной и Малой Садовой. – Г. М.).

    Мы договорились записать ее в квартире. В назначенный день я, занятый другими срочными передачами, просил Ольгу Берггольц поехать со звукооператором. К тому же, думал я, Анна Андреевна будет чувствовать себя свободнее с близким ей человеком. Выступление было передано в Москву, оттуда на всю страну. Ленинград в дни смертельной схватки с врагом говорил и голосом Ахматовой

    Напоминаю начало этого обращения к соотечественникам: "Мои дорогие согражданки, матери, жены и сестры Ленинграда! Вот уже больше месяца, как враг грозит нашему городу пленом, наносит ему тяжелые раны. Городу Петра, городу Ленина, городу Пушкина, Достоевского и Блока, городу великой культуры и труда враг грозит смертью и позором. Я, как и все ленинградцы, замираю от одной мысли о том, что наш город, мой город может быть растоптан. Вся жизнь моя связана с Ленинградом – в Ленинграде я стала поэтом, Ленинград стал для моих стихов их дыханием... Я, как и все вы сейчас, живу одной непоколебимой верой в то, что Ленинград никогда не будет фашистским. Эта вера крепнет во мне, когда я вижу ленинградских женщин, которые просто и мужественно защищают Ленинград и поддерживают его обычную, человеческую жизнь... Наши потомки отдадут должное каждой матери эпохи Отечественной войны, но с особой силой взоры их прикует ленинградская женщина, стоявшая во время бомбежки на крыше с багром и щипцами в руках, чтобы защитить город от огня; ленинградская дружинница, оказывающая помощь раненым среди еще горящих обломков здания... Нет, город, взрастивший таких женщин, не может быть побежден. Мы, ленинградцы, переживаем тяжелые дни, но мы знаем, что вместе с нами – вся наша земля, все ее люди. Мы чувствуем их тревогу за нас, их любовь и помощь. Мы благодарны им, и мы обещаем, что мы будем все время стойки и мужественны..."

    В последние дни сентября 1941 года тяжело больную А. Ахматову вывезли из Ленинграда.

В свой город Анна Андреевна вернулась 31 мая 1944 года. Но к себе в квартиру въехала не сразу – несколько месяцев жила у Л. Я. Рыбаковой.

    Квартира Ахматовой была во флигеле Шереметевского дворца на Фонтанке. Построенный в первой половине XVIII века, он считался загородным домом Шереметевых – только при Павле район Фонтанки был включен в черту города. В 1820-х годах дворец был перестроен архитектором Воронихиным.

    В Шереметевский дом Анна Андреевна вселилась в 1919 году и прожила в нем с перерывами до 1952 года; в стихах Ахматова дала ему имя Фонтанного Дома.

    Когда в июле 1944 года Ахматова вернулась в Фонтанный Дом, ей принадлежало две комнаты. Жилище было в бедственном состоянии: закопченные стены и потолки, зияющие дырами рамы – стекла были выбиты взрывной волной. Въезжать в эти комнаты невозможно. Нужен ремонт. Но как это сделать в военном Ленинграде? И тут мы вспомнили о Всеволоде Марине, старом друге Ольги Берггольц; в годы блокады он работал заместителем директора Государственной публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина. Блокада и хозяйственные нужды библиотеки превратили книжника и библиотечного работника в мастера на все руки, универсала...

    Я объяснил Всеволоду, что нужно сделать в квартире Ахматовой, осторожно, но настойчиво нажимая на фамилию хозяйки квартиры. Человек добрый, отзывчивый и к тому же деловой, Марин перебил меня:

    – Не дави на психику. Грамотный. Пошли, надо самому посмотреть.

    На месте Марин хозяйственно оглядел комнаты, вынув блокнот, записал туда нужные сведения, затем измерил проемы в рамах без стекол.

    Закончил работу, вышли в садик. Марин быстро изложил план действий:

    – Комнаты надо промыть и побелить. Мел и синьку дам. Мастера найду, есть у меня знакомый, но старый он. Схожу уговорю, а ты заплатишь. Только он слабый, а комнаты высокие – дворцовые, чтобы их черт побрал. Лестницу принесу. Ему должно помогать – будешь у него подручным. Старика надо беречь.