Александр Солженицын. Портрет без ретуши - Томаш Ржезач
Но в одном Николай Виткевич заблуждался. Их взгляды на способности И. В. Сталина сегодня действительно смешны. Это действительно была ярко выраженная «лейтенантская краснуха». Человек, гораздо более компетентный и одаренный, видел вещи иначе, чем лейтенанты Виткевич и Солженицын. Маршал Советского Союза А. М. Василевский, во время Великой Отечественной войны начальник Генерального штаба, военачальник, разгромивший японскую Квантунскую армию, пишет, что было просто поразительно, как быстро росли стратегические познания Сталина, его способность четко оценивать обстановку и принимать правильные, весьма неожиданные решения…
Пока же оба друга мотаются «по путям-дорогам фронтовым» так, как этого требует приказ. Встречаются они действительно изредка, и встречи их коротки.
«Наши вступили в Орел, а где ты?» – пишет Наталия Алексеевна своему мужу. Александр Исаевич тоже в Орле, он вступает в горящий город за атакующими эшелонами.
Александр Исаевич служит в подразделении, которое не является непосредственно боевым. Обязанности его командира полностью отличаются от обязанностей командиров других воинских подразделений. Если командир стрелковой роты позволит себе отступить без приказа, он может в лучшем случае рассчитывать на то, что будет разжалован и послан в штрафной батальон. Напротив, командир батареи звуковой разведки обязан отступать при малейшем колебании переднего края. Нельзя зря рисковать чрезвычайно дорогой техникой. Поэтому если Солженицын пишет Наталии Алексеевне: «…контратаки отражаем теперь не мы, а соседи, батовцы», то это имеет у него самый общий смысл. Опасность смерти в батарее звуковой разведки снижена до фронтового минимума.
…В 1943–1944 годах, если судить по всем доступным источникам, Солженицыну в армии нравится. И как бы противоречиво это ни выглядело, короткий период службы в действующих войсках в определенном смысле – самый спокойный и уравновешенный в таинственной и сумбурной жизни Солженицына. Ведь никогда или почти никогда его жизнь не находилась под непосредственной угрозой. Во всяком случае, он подвергался риску не больше, чем автомобилист, мчащийся со скоростью 150 километров в час по современной автостраде.
А что еще? Солженицын писал жене, что едва он успевает съесть свой обед, как уже несколько пар рук тянутся к его миске. Она возвращается к нему вычищенная до блеска; ему не приходится чистить сапоги, а если он пожелает надеть шинель, ему тут же ее подают услужливые руки.
«Он жил, как барин», – напишет Наталия Алексеевна, которая посетила Солженицына в прифронтовой зоне. Он жил в блиндаже, где каждый вечер топилась печь. Это казалось Наталии Алексеевне невероятно приятным и романтичным. Один из подчиненных был «адъютантом по чаю». Другой переписывал литературные опусы неутомимого Солженицына, ныне капитана Красной Армии. Третий заботился об интеллектуальных развлечениях своего командира – в спокойные дни он часами беседовал с ним о литературе и особенно о политике, которой Александр Исаевич интересуется все больше и больше. Кроме того, был еще личный ординарец командира батареи – Голованов. Его землянка рядом, и он в любое время дня и ночи должен быть у шефа под рукой. Наталия Алексеевна Решетовская напишет потом, что ее пугало, как быстро Солженицын привыкал к ощущению власти.
Итак, говоря строго по-военному, у Солженицына «пижонская служба». Вдалеке от непосредственной опасности, окруженный услужливыми адъютантами, которых он сам себе назначил, Солженицын и впрямь живет, как барин. Под рукой у него сразу четыре помощника.
Что могло породить такие привычки у вчерашнего ростовского студента, проводившего самые счастливые часы у себя дома, под портретом своего отца в форме царского офицера? Чувство удовлетворенности? Полноты жизни? Или же страстная мечта, порожденная самолюбием и ставшая основным мотивом всех поступков Солженицына, – жажда власти?
Все три довода вполне правдоподобны. И более того, они еще найдут подтверждение в жизни Александра Исаевича Солженицына.
Однако о каком Солженицыне идет речь? О Солженицыне – неудачливом, или, вернее, неудачно начинающем, писателе? О капитане Солженицыне, который среди своих услужливых и добросердечных подчиненных живет как истинный внук богатого землевладельца Семена Ефимовича Солженицына и которому иногда может казаться, что для его семьи возвратились «старые добрые времена»? О Солженицыне, болеющем «лейтенантской краснухой» и во время редких встреч с Виткевичем критикующем Сталина и Верховное командование?
Этот на первый взгляд неоднородный конгломерат свойств составляет в конечном счете единое целое – личность Александра Исаевича Солженицына. Но все не просто. Солженицын, который в землянке с Виткевичем вел такие речи, от которых у военного прокурора забегали бы мурашки по спине, военному цензору, просматривающему некоторые его письма, представляется лояльным, более того – преданным офицером.
«Мы стоим на границах сорок первого! На границах войны революционной и войны Отечественной!» – напишет он жене, когда советские войска выйдут на государственную границу Союза Советских Социалистических Республик.
Кто бы мог подумать что-либо плохое об этом восторженном и патриотически настроенном советском офицере?
Решетовская напишет о взглядах Солженицына в ту пору:
«Он говорит о том, что видит смысл своей жизни в служении пером интересам мировой революции. Поэтому сегодня ему все не нравится. Союз с Англией и США. Роспуск Коммунистического Интернационала. Изменился гимн. В армии – погоны. Во всем этом он видит отход от идеалов революции. Он советует мне покупать произведения Маркса, Энгельса, Ленина. Может статься и так, говорит он, что после войны они исчезнут из продажи и с книжных полок библиотек. За все это после войны придется вести борьбу. Он к ней готов».
Из текста, приводимого Решетовской, не видно, изложил ли ее муж эти мысли в письме или высказал их в беседе с ней. Забудем на минуту, что эти взгляды изложил ей человек, который смог упрекнуть Черчилля и Рузвельта в том, что они стали союзниками Советского Союза и не объявили ему «войну после войны». Об этом писал позднее сам Солженицын. Опустим и то обстоятельство, что о судьбе трудов Маркса, Энгельса и Ленина проявляет трогательную заботу человек, который, по заявлению очень верного свидетеля, Николая Виткевича, знакомился с их произведениями лишь на студенческой скамье, и то урывками. Важно совсем другое.
Даже дилетант в политике не станет сомневаться в том, что союз СССР с Великобританией и США во Второй мировой войне был не только вопросом государственной дальновидности советского руководства, но и прежде всего вопросом, жизненно важным для всего человечества.
…Да, конечно, изменился гимн Советского Союза. Но каждому, у кого есть хоть капля политического чутья и образования, должно было быть ясно, что это изменение есть результат
