Столицы мира (Тридцать лет воспоминаний) - Петр Дмитриевич Боборыкин

омнибусы остались все тѣ же, только измѣнили немного размѣры кареты и сдѣлали болѣе удобнымъ, подъемъ на имперіалъ; но въ остальномъ застыли, и застыли потому, что существуетъ только одна привилегированная компанія, и она не хочетъ или не можетъ отвѣчать вполнѣ на потребности публики. Чуть дурная погода, или случится что-нибудь, вызывающее большее уличное движеніе — вы настоитесь подъ дождемъ у станцій и, главное, вы сейчасъ же почувствуете, что во многихъ направленіяхъ нѣтъ достаточныхъ перевозочныхъ средствъ. А Лондонъ тѣмъ временемъ все прогрессировалъ и прогрессировалъ. Свободная конкуренція безъ всякихъ привилегій сдѣлала то, что теперь по Лондону ѣздить не только дешевле, чѣмъ по Парижу, но и несравненно удобнѣе. Ничего не можетъ случиться подобнаго тому, черезъ что проходилъ Парижъ въ одно изъ моихъ пребываній тамъ весною 1895 г., когда омнибусная прислуга образовала стачку и дня два-три всего только одна треть каретъ ходила по Парижу, да и то съ полицейскимъ на имперіалѣ и на на козлахъ. То же періодически происходитъ и съ извозчичьими каретами, съ фіакрами. Въ Парижѣ дѣйствуютъ большія компаніи съ ихъ неизбѣжной борьбой между трудомъ и капиталомъ, между хозяевами и рабочими. То въ одной, то въ другой компаніи объявляются стачки, и опять-таки мнѣ привелось жить въ дни одной изъ такихъ стачекъ. Но, по крайней мѣрѣ, по части фіакровъ Парижъ послѣ второй имперіи двинулся впередъ. Главное общество, существующее еще со временъ второй имперіи, должно конкурировать съ другими компаніями, которыя стараются привлекать болѣе изящными экипажами, если не болѣе рысистыми лошадьми. И самый типъ-то каретнаго извозчика нисколько не улучшился въ интересахъ ѣздока. Онъ все такъ же безцеремоненъ, и грубъ, и небреженъ, такъ же плохо сидит и правитъ, все такъ же бранится, когда чуть-что-нибудь ему противъ шерсти; а между тѣмъ, сравнительно съ другими пролетаріями, парижскій извозчикъ ведетъ привольную жизнь, извѣстенъ тѣмъ, какъ онъ много проѣдаетъ и пропиваетъ, и прокуриваетъ: менѣе четырехъ франковъ на свой коштъ онъ не употребляетъ въ день, т.-е. тратитъ на себя гораздо больше — многихъ изъ мелкихъ чиновниковъ и во Франціи, и въ Германіи, и у насъ. Стоитъ только войти къ одному изъ бойкихъ бульварныхъ marchandos de vin въ часы завтраковъ и обѣдовъ и посмтррѣть, какъ ѣдятъ извозчики.

Лондонскія извозчичьи кареты по типу не измѣнились. Это, по прежнему, или четырехколесныя, не особенно изящныя, которыя употребляются больше для ѣзды съ багажемъ, или то, что мы неправильно называемъ кэбомъ, т.-е. двухколесныя одноколки, носящія имя того, кто пустилъ ихъ въ ходъ. Лондонцы и вообще англичане называютъ ихъ handsome-cab. Езда въ нихъ — одно изъ пріятнѣйшихъ удовольствій Лондона — это скажетъ всякій иностранецъ, и даже французы, которые такъ любятъ придираться ко всему въ Лондонѣ, сознаются въ этомъ. Двадцать пять лѣтъ тому назадъ попадалось больше плохихъ двухколесныхъ кэбовъ съ изнурёнными лошадьми и съ дурно одѣтыми извозчиками; теперь они — исключеніе. Экипажи всегда въ блистательномъ видѣ, чудесныя лошади, часто настоящіе рысаки и франтовато одѣтые кэбмэны, непремѣнно въ цилиндрической шляпѣ, въ гороховомъ пальто и даже съ цвѣткомъ въ петличкѣ. Стачки кэбмэновъ потому уже не угрожаютъ жителямъ Лондона, что очень многіе сами хозяева, а не работники компаній. Разумѣется, для иностранца удобнѣе парижскіе порядки, т. е. однообразная такса за конецъ въ предѣлахъ парижскихъ укреплений, между тѣмъ, как въ Лондонѣ существуетъ очень неопредѣлённая и сбивчивая такса. Но, поживя недѣлю-другую, вы уже приблизительно знаете, что вамъ давать извозчику. И ѣздятъ они такъ быстро, как въ Парижѣ не ѣздятъ и въ господскихъ экипажахъ.

Преувеличенная экономность и рутинность Парижа сказались и въ томъ, что онъ, долго не имѣлъ городской окружной желѣзнойдороги, которой съ полнымъ правомъ ужемного лѣтъ гордился Берлинъ, а въ Лондонѣ это незамѣнимый ресурсъ, дѣлающій разстояніе почти фиктивнымъ.

И вотъ этото обиліе способовъ передвиженія и дѣлаетъ то, что гдѣ бы вы ни жили, вы можете быстро попасть въ любой паркъ и тамъ сейчасъ же очутиться точно за тысячи верстъ отъ всей городской сутолоки, пыли, шума, треска и звона, стряхнуть съ себя свой профессіональный хомутъ или нервное переутомленіе туриста, который рыщетъ по городу или осматриваетъ достопримѣчательности. Толпа, самая нарядная, можетъ дѣлаться невыносимой. Вы отъ нея не уйдете и на аллеяхъ Гайдъпарка въ извѣстные часы; но можете въ томъ же самомъ Гайдъ-паркѣ и во всѣхъ остальныхъ цѣлыми часами сидѣть 'и гулять, забывая о всякой толпѣ. Съ этимъ каждый туристъ согласенъ и о привлекательности лондонскихъ парковъ было исписано множество бумаги. Но, чтобы ими пользоваться, надо умѣть хорошо распредѣлять свой день, а, главное, чувствовать ту потребность въ просторѣ, зелени и красивыхъ перспективахъ, къ какой англичане и вообще люди германской расы склоннѣе, чѣмъ французы и русскіе. А въ Парижѣ, даже если вы и большой любитель гулянья, въ садахъ и паркахъ, вы не можете имѣть такихъ зрительныхъ впечатлѣній, какъ въ Лондонѣ. Даже самый милый и разнообразный публичный садъ Парижа — Люксембургскій — все-таки же во французскомъ вкусѣ, т. е. съ щебнемъ вмѣсто зелени, съ деревьями, вытянутыми въ ранжиръ, да и не такихъ онъ совсѣмъ размѣровъ. Тюильрійскій садъ еще меньше тѣшитъ вашъ взглядъ, похожъ на пышную, посыпанную гравіемъ площадь, на которой торчатъ запыленныя деревья. И ни въ томъ, ни въ другомъ вы не уйдете отъ толпы. Паркъ Монсо — милый уголокъ, по тѣсенъ, съ постоянной ѣздой экипажей по аллеѣ, пересѣкающей его, похожъ больше на поддѣлку подъ разные стили природы, чемъ на подлинный кусокъ этой самой природы. Тоже можно сказать и о гуляньи — «Buttes-Chaumont».

Остается еще одинъ очень существенный вопросъ: каково приходится иностранцамъ, впервые попадающимъ въ Парижъ и Лондонъ, если опи внезапно заболѣютъ, да еще въ ночное время?

Парижская публика всякаго рода и въ какихъ угодно кварталахъ склонна более къ даровымъ зрѣлищамъ, малѣйшая вещь — вызываетъ ея любопытство; вамъ ничего не будетъ стоить, если вы шутникъ, собрать около васъ толпу: остановитесь только на троттуарѣ и начните пристально глядѣть на окно или на крышу дома. Парижане — большіе зѣваки; но они же впечатлительнѣе ко всякому несчастному случаю. И вообще французы склонны къ великодушнымъ чувствамъ, когда что-нибудь вызываетъ ихъ жалость. Не только дѣтямъ они всегда готовы оказать всякую помощъ но и животных они лобятъ и жалѣютъ больше, чѣмъ нѣмцы, англичане и русскіе. Всякаго прохожаго или проѣзжающаго, съ кѣмъ случится на улицѣ несчастіе, сейчасъ поведутъ или понесутъ въ ближайшую аптеку, почему аптеки сдѣлались и въ Парижѣ, и въ другихъ городахъ Франціи обычнымъ мѣстомъ для поданія помощи. Публика любить ихъ въ этомъ смыслѣ больше, чѣмъ полицейскіе посты съ вывѣсками «secours aux blessés».