Филипп-Поль де Сегюр - Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I

После сделанных разведок и очистки ворот армия вошла в стены города. Она прошла эти дымящиеся и окровавленные развалины в порядке, с военной музыкой и обычной пышностью. Но свидетелей ее славы тут не было. Это было зрелище без зрителей, победа почти бесплодная, слава кровавая и дым, окружающий нас, был как будто единственным результатом нашей победы и ее символом!

Когда император узнал, что Смоленск был окончательно оккупирован и огонь его почти погас, и когда дневной свет и многочисленные донесения достаточно осветили ему положение вещей, то он увидел, что там, как на Немане, в Вильно и Витебске, признак победы, так манивший его и, казалось, бывший уже в руках, снова ускользнул от него. Но он все-таки решился гнаться за ним.

После Смоленска дорога в Петербург отступала от реки. Две болотистые дороги отделялись от нее направо: одна — в двух милях от города, другая — в четырех. Дороги проходили через лес и сливались потом с большой московской дорогой, сделав большой крюк, одна — у Бредихина, в двух милях от Валутиной горы — другая уже дальше, у Злобнева.

В этих оврагах Барклай, продолжавший бегство, не боялся застрять с лошадьми и повозками. Длинная и тяжелая колонна должна была описать два больших полукруга. Большая же дорога, из Смоленска в Москву, которую атаковал Ней, служила хордой этих двух дуг. Каждую минуту, как это всегда бывает, все движение останавливалось из-за какого-нибудь неожиданного препятствия — опрокинутого фургона, увязшей лошади, свалившегося колеса, разорванных постромок. Между тем все-таки гул французских пушек приближался. Уже эти пушки как будто опередили русскую колонну и, казалось, достигли и заперли проход, куда спешили русские.

Наконец, после утомительного перехода, передовые отряды неприятеля достигли большой дороги, как раз в тот момент, когда французам оставалось только взять Валутину гору и Колодню. Ней уже захватил силой Стабну, но Корф, отброшенный к Валутиной, призвал к себе на помощь предшествующую ему колонну. Уверяют, однако, что эта колонна не решилась вернуться. Но Воронцов, понимавший всю важность этой позиции, убедил своего командира повернуть назад.

Русские защищались, чтобы сохранить все: пушки, раненых, багаж. Французы же атаковали, чтобы все это захватить. Наполеон остановился в полутора милях от Нея. Полагая, что это лишь стычка авангарда, он послал Гюдена на помощь маршалу, собрал другие дивизии и вернулся в Смоленск[88]. Но стычка перешла в сражение, в котором последовательно приняли участие 30 тысяч человек, как с той, так и с другой стороны. Солдаты, офицеры, генералы — все перемешались. Битва длилась долго и со страшным ожесточением. Даже наступление ночи не прекратило ее. Овладев, наконец, равниной, Ней, окруженный только убитыми и умирающими, почувствовал усталость и с наступлением темноты приказал прекратить огонь, соблюдать тишину и выставить штыки. Русские, не слыша больше ничего, тоже смолкли и воспользовались темнотой, чтобы отступить.

В их поражении было столько же славы, сколько и в нашей победе[89]. Обоим полководцам удалось — одному победить, другому же быть побежденным — лишь после того, как он спас артиллерию, багаж и русских раненых. Кто-то из неприятельских генералов, оставшийся один на поле битвы, попытался было ускользнуть от наших солдат, повторяя французские слова команды. Но свет от выстрелов помог узнать его, и он был взят[90]. Другие русские генералы погибли в этой бойне. Но Великая армия испытала гораздо большую потерю. Во время перехода по довольно плохо исправленному мосту через Колодню генерал Гюден, не любивший подвергать себя бесполезным опасностям и притом не доверявший своей лошади, сошел с нее, чтобы перейти через ручей, и в этот момент ядро, пролетая над землей, раздробило ему обе ноги. Когда известие об этом несчастии дошло до императора, оно на время прекратило все разговоры и действия. Все были опечалены, и победа при Валутиной горе уже не казалась больше победой!

Гюден был перенесен в Смоленск, где сам император ухаживал за ним. Но все было тщетно. Его смертные останки были погребены в крепости города, которому они делают честь. Это была достойная могила воина, хорошего гражданина, супруга и отца, бесстрашного генерала, справедливого и доброго, и в то же время честного и способного — редкое сочетание качеств в одном человеке, и притом, в таком веке, когда слишком часто оказывалось, что люди высоконравственные были неспособными, а способные были безнравственными.

Случаю угодно было, чтобы ему был найден достойный преемник. Начальство было передано Жерару, самому старшему из бригадных генералов дивизии[91]. Неприятель, не заметивший нашей потери, ничего не выиграл оттого, что нанес нам такой ужасный удар.

Русские, изумленные тем, что нападение на них было сделано только с фронта, вообразили, что все военные комбинации ограничивались только следованием за ними по большой дороге. Они называли Мюрата в насмешку генералом больших дорог, судя о нем по одному событию, которое скорее могло бы обмануть, нежели просветить насчет его истинных намерений.

В самом деле, в то время как Ней бросился в атаку, Мюрат со своей конницей присматривал за его флангами. Но он не мог действовать, так как справа болота, а слева леса затрудняли все его движения. Сражаясь с фронта, они оба ожидали результатов флангового движения вестфальцев под командой Жюно[92].

Начиная от Штубни, большая дорога, во избежание болот, образованных различными притоками Днепра, поворачивает налево, и таким образом, направляясь по возвышенным местам, удаляется от бассейна реки, чтобы приблизиться потом к ней там, где условия почвы становятся благоприятнее. Замечено было, что проселочная дорога, более прямая и короткая, как и все такие дороги, пролегала через болота и подходила к большой дороге, позади Валутиной горы.

Жюно отправился как раз по этой проселочной дороге, перейдя реку в Прудищево. Она привела его в тыл левого фланга русских, к флангу колонн, возвращавшихся на помощь арьергарду. Надо было только произвести атаку, чтобы победа стала окончательной. Те, кто противостоял с фронта атаке маршала Нея, услышав, что позади них происходит сражение, могли бы прийти в замешательство, и беспорядок, возникший во время битвы в этой массе людей, лошадей, экипажей, столкнувшихся на единственной дороге, бесповоротно решил бы судьбу сражения. Но Жюно, храбрый как отдельная личность, не решался брать на себя такую ответственность[93].

Между тем Мюрат, полагая, что Жюно уже подошел, удивлялся, что не слышит его атаки. Стойкость русских, отражавших атаку Нея, заставила его подозревать истину. Он покинул свою конницу и один, пройдя леса и болота, поспешил к Жюно, которого резко упрекнул за бездействие. Жюно оправдывался тем, что он не получил приказа к атаке. Его вюртембергская кавалерия была вялая и ее усилия только кажущимися. Она не решилась бы ударить во вражеские батальоны!