Одноколыбельники - Цветаева Марина Ивановна
– Как же мы не видали санок?
– Мы смотрели слева, а она приехала справа.
– Пойдем отворять?
– Еще вцепится, – пусть лучше Дуня откроет.
Мы остановились у рояля.
Вот Дуня отодвигает засов; запела дверь. В передней Ленин голос:
– Раздевайся скорей, ты, наверное, совсем замерзла.
– Совсем не замерзла, мне всегда жарко!
Она! – Сумасшедшим всегда жарко.
Мы беремся за руки. Я, как старший, делаю шаг вперед. Вытягиваем головы. Вот кусочек Лениной шубы, вот что-то темное на полу. Сумасшедшая приехала и начала беситься!
Голос Мары:
– Такое маленькое, лиловенькое, – я без него жить не могу!
Голос Лены:
– Не беспокойся, сейчас найдем. С цепочкой?
– Да, с серенькой, то есть с серебряной. Оно у меня с одиннадцати лет! Господи, Господи!
– Ты только сейчас заметила, что его нет?
– Да, на извозчике я его еще щупала.
– Надо позвать мальчиков – они всегда все находят.
Мы так и застыли. Сумасшедшая потеряла свою цепь, и мы теперь должны ее найти.
– Кира! Женя! Идите скорей!
Глядим друг другу в глаза; я дергаю Женю за руку. Секунда молчания.
– Сейчас!
Мы в передней. Лица Мары не видно, она ползает по полу спиной к нам. Лена в шубе стоит на корточках и шарит руками под вешалкой.
– Мара сейчас уронила свое сердечко – поищите хорошенько.
Сердечко?.. Бедная Лена!
– Что же вы стоите?
Будь что будет! Становимся на колени, стараясь не дотрагиваться до ее синего платья. Шарим под вешалкой без всякой надежды найти – разве можно потерять сердце?
– Мара, – говорит Лена, вставая, – может быть, оно у тебя где-нибудь спрятано?
– Ты думаешь? Нет, кажется… Я сейчас посмотрю.
Синяя юбка метнула меня по лицу. Сумасшедшая встала. Я тоже встаю. Большая девочка в синей матроске. Короткие светлые волосы, круглое лицо, зеленые глаза, прямо смотрящие в мои.
– Кира или Женя?
– Кира.
Она опускает руку за матросский воротник. Вынула сначала огромный складной нож, потом портсигар и маленькую кукольную голову. Опустила все обратно, роется еще. Вытащила кошелек, открыла.
– Нашлось! Женя, не ищи! Лена, смотри, вот оно!
В высоко поднятой над головой руке лиловый камешек на цепочке.
– Слава Богу! Я без него жить не могу!
– Идем скорей чай пить – ты, наверное, простудилась, – озабоченно говорит Лена, успевшая за это время снять шубу.
Все выходят, кроме нас.
– Копыт нет, а когти есть, – шепчет Женя.
– Видел?
– Слышал, как скреблась.
– Посмотрим ее шубу!
Рядом с Лениной шубой что-то странное, коротенькое, лохматое, – медвежья шкура шерстью вверх.
– Не трогай! – останавливаю я Женю, – еще заразишься и сам с ума сойдешь.
В столовой сидели папа, сестры, Андрей и Мара. Последняя, впрочем, не сидела, а стояла, прислонившись к печке. Люся разливала чай.
– Вам, Мара, какого? Крепкого, среднего или слабого?
– Черного, как кофе.
– Ведь это очень вредно…
– Страшно действует на нервы, отравляет весь организм, лишает сна… – скороговоркой продолжала Мара.
– Зачем же вы его пьете?
– Мне необходим подъем, только в волнении я настоящая.
– Вы слишком дорого оплачиваете это волнение. Подумайте, что с вами будет через два-три года, – сказала Люся.
Мара нетерпеливо замотала головой.
– Через три года мне будет двадцать лет – это пока ясно и несомненно. И еще ясно, что я не хочу и не могу жить долго.
Мы с интересом следили за ее ответами. Не хочет и не может жить долго? Наверное, она боится, что еще больше сойдет с ума и ее запрут в клетку. Бедная!
Папа предложил ей сесть.
– Благодарю вас, я никогда не сижу, я терпеть не могу сидеть.
– Неужели вечное стояние вас не утомляет?
– Я ведь не целый день стою, – хожу или, когда устану, лежу.
– Вы, кажется, горячий противник гигиены?
– Люди, слишком занятые своим здоровьем, мне противны. Слишком здоровое тело всегда в ущерб духу. Изречение «В здоровом теле – здоровая душа» вполне верно, – потому я и не хочу здорового тела.
Папа отодвинул чашку.
– Так здоровая душа, по-вашему…
– Груба, глуха и слепа. Возьмите одного и того же человека здоровым и больным. Какие миры открыты ему, больному! Впрочем, все это давно известно!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Она вздохнула.
– Вы, наверное, много читаете?
– Можно мне докончить вашу мысль?
– Пожалуйста.
– Вы сейчас смотрите на меня и думаете: «Тебе семнадцать лет, ты еще ничего не видела от жизни и считаешь себя умной, потому что много читала для своих семнадцати лет». – Так ведь? Я действительно считаю себя умной. Умной – да, по сравнению с другими. Но главное, что я ценю в себе, – не ум.
Она внезапно опустила глаза.
– А что же, можно спросить? – сказал папа.
– Вам, наверное, странно, что я так говорю с вами, – как равная с равным. Не беспокойтесь, никто больше меня не уважает старости.
Тут папа улыбнулся.
– Я хочу дать вам верное понятие о себе. Если бы я сейчас замолчала, вы бы сочли меня за рисующуюся, самовлюбленную девчонку. Но я не такова, потому продолжаю. Мы говорили о главном, что я ценю в себе. Это главное, пожалуй, можно назвать воображением. Мне многого не дано: я не умею доказывать, не умею жить, но воображение никогда мне не изменяло и не изменит.
– Мара, ты, наверное, устала с дороги, пойдем спать, – сказала Лена, вставая.
– Пойдем, но не спать! Я тебе ужасно много должна рассказать! – весело воскликнула Мара.
Напряженное выражение на ее лице сменилось новым, детски-лукавым и нежным. Простившись со всеми взрослыми – с папой особенно вежливо, – она подошла к нам.
– Вам скучно было все это слушать?
– Совсем нет! – в один голос ответили мы.
– Ну, скажи, Женя, что ты понял из моих слов? Я, между прочим, уверена, что ты все великолепно понял.
– Что вы не хотите долго жить, что вы умная…
– Браво! Еще?
– Что вы боитесь… – Женя замялся.
– Чего боюсь?
– Что вас посадят в клетку.
Лена сильно дернула его сзади за рукав.
– Идем, Мара, детям спать пора. Видишь, Женя уже бредит!
– Нет, это интересно!
– Идем, – повторила Лена, делая в нашу сторону большие глаза.
– Завтра вечером ты мне это объяснишь, Женя, – хорошо? Желаю вам чудных снов, мальчики.
Странные сны нам снились в эту ночь!
III
Когда мы на следующее утро вышли к чаю, мы не узнали вчерашней Мары. Серо-бледная, с крепко сжатыми губами, сидела она у стола, порывисто мешая свой кофе ложечкой. При виде нас она покраснела и молча протянула нам руку.
Обиделась ли она на Женю? Считает ли нас слишком маленькими?
Мы спросили у Лены.
– Днем она всегда такая. Только не подавайте вида, что заметили; она из-за этого способна уехать.
Странная сумасшедшая! Да вообще – сумасшедшая ли? Конечно, она не как все: курит одну папиросу за другой, вчера вечером не переставая говорила, сегодня не переставая молчит… Но где же пена у рта, дикие танцы, хохот, копыта, когти? Даже когтей у нее нет – Женя ошибся. Просто очень длинные ногти. Не совсем понятно тоже, почему она сегодня сидела за столом, когда этого терпеть не может? Разве ее кто-нибудь заставлял? И почему покраснела, здороваясь с нами?
К завтраку она не вышла. Напрасно все по очереди, не исключая папы, приглашали ее.
– Благодарю вас, мне не хочется есть.
– Но вы и утром ничего не ели. Разве можно жить одним черным кофе? Вы совсем ослабеете.
– Наоборот – чем меньше я ем, тем лучше себя чувствую.
Когда подали сладкое, мама послала нас с Женей еще раз позвать ее. Первым начал я.
– Мара, мама очень просит вас съесть сладкое.
– Какое сладкое?
– Как каждый день, такое же.
Тут вмешался Женя:
– Мама сказала, чтобы мы привели вас к столу. Мы сейчас едим компот, и вам еще много осталось.
– Слушайте, мальчики, – начала Мара, затеняя лицо руками, – скажите маме, что я очень благодарна ей, но никогда завтракать не буду. Ни сегодня, ни завтра, – никогда.