Мансур Абдулин - 160 страниц из солдатского дневника
"Наверное, меня тяжело ранит", - подумал я.
Танки
Наша 66-я гвардейская стрелковая дивизия в составе 32-го гвардейского стрелкового корпуса 5-й гвардейской армии Степного фронта стояла перед началом Курской битвы во втором эшелоне боевого порядка наших войск, то есть на семьдесят километров севернее Прохоровки. Но поскольку сплошным танковым строем гитлеровцы сумели взломать нашу оборону и передовые наши части в первый день отступили, то уже к рассвету 6 июля 1943 года мы с марша вступили в бой.
Нигде до этого и после этого сражения я не видел такого скопления артиллерии. Командиры артдивизионов разных калибров не сразу могли найти себе огневую позицию: так, чтобы при стрельбе не помешать соседям и чтоб самому стрелять было удобно. Артиллеристам на поле боя было тесно!
Грохот орудий с утра и до вечера не затихал ни на минуту. От густой копоти и мы, пехота, были похожи на кочегаров, непрерывно кидающих в топку уголь, в бешеном темпе, в дыму горящих танков, взрывов снарядов, стрельбы всех видов оружия... Блестят белки глаз и зубы... Каждый, обливаясь потом, в своем окопе и на своем метровом участке методично делал свою работу, как в гигантском цехе, уже забыв о страхе, отдавшись на волю случая: убьет или не убьет. В такой рубке все равно не убережешься, и руки делали нужное почти автоматически...
Откатываясь назад, фашисты тут же с новой силой атакуют наши позиции, но безуспешно. Сколько раз за день? Уперлись одни против других. Кто кого одолеет? Уперлись мощь о мощь, сила о силу...
О напряженности боев можно судить по тому, например, что над передним краем проливался дождь из искусственно образрвывавшихся туч. Свинцовые тучи на небе показывали изогнутую линию фронта. А в это же время в тылу ни у немцев, ни у нас ни облачка. Нигде потом я не наблюдал подобного явления в природе.
Одни только наши противотанковые пушки чего стоят! Новой конструкции - с очень длинными стволами, с дульными тормозами-набалдашниками. Стволы длинные и большой пороховой заряд - это чтоб настильный, по прямой траектории огонь доставал на расстоянии двух-трех километров!
А 76-миллиметровая наша пушка! Стреляя хлестко и оглушительно, пушка эта прыгает, а от струи из дульного тормоза выворачивается земля, взлетая направо и налево. Снаряд этой пушки прошивает насквозь "тигр", у которого лобовая броня 100 миллиметров.
А самоходка наша 152-миллиметровая! В ста метрах от нее перепонки чуть не лопаются!..
Все это пышет жаром, и раскаленный воздух с утра до ночи поднимается кверху... Как тут не образоваться искусственным грозовым облакам?!
В небе тоже целыми днями идут воздушные бои. Осколки и пули осыпаются градом, но это ничего, а смотри в оба, чтобы не накрыло тебя падающим самолетом! На парашютах приземляются тут же то фашистские, то наши летчики... Опять же смотреть надо, чтоб не спутать своих с гадами.
Очень часто приходилось видеть, как летчики, спускаясь на парашютах, продолжали между собою бон, стреляя из пистолетов. Помочь бы надо, но как?! Хоть бы на парашютах на наших звезды были или весь парашют был одного цвета...
На войне я редко рисовал, в боевых условиях не порисуешь, но запоминал... А под Прохоровкой ухитрился все же нарисовать боевой листок - целую стенгазету: как наша неповоротливая артиллерия перемалывает фашистские танки, не давая им проскочить. В одном из сражений 12 июля один только взвод Леонида Ночовного уничтожил пять танков типа "тигр", а мы, легкая на подъем пехота, опять немножко увлеклись "маневрированием". Не следует заблуждаться в том, что артиллеристы стреляют только из-за укрытий и далеко сзади пехоты. Нет. В большинстве случаев до калибра 150 миллиметров пушки использовались рядом с пехотой, хотя.мы, пехотинцы, часто вынуждены были чуть-чуть "маневрировать" и оставляли своих артиллеристов один на один с гитлеровцами...
Увидев мою стенгазету, один наш солдат засмеялся стонущим смехом и долго не мог успокоиться: "Он еще может рисовать!" Бормотал и смеялся, как тяжелобольной... Ему было непонятно, как человек может заниматься рисованием тут - среди сплошной смерти, среди трупов, среди искореженных танков и орудий.
Но как ни "маневрируй", а ряды наши редеют. Каждую ночь мы получаем подкрепление - новые маршевые роты свежих сил... А с утра опять: "Кто кого?!"
Однажды утром солдаты из маршевых рот, не видавшие еще войны близко, были поражены страхом от прояснившейся на рассвете картины вчерашнего сражения: они увидели искореженный металл вокруг себя без конца и края, увидели, что земля укрыта трупами наших и фашистов.
Командиры рот и взводов были встревожены упадком морального духа вновь прибывших солдат. Сейчас наши войска начнут наступательные бои с задачей вернуть позиции, оставленные передовыми частями 6 июля. Как поднимать батальон в атаку? А если и поднимем, то как будут сражаться в ближнем бою солдаты, если они уже морально убиты?
Наш комбат Гридасов Федор Васильевич приказывает.
– Подать коня!
Конь у комбата находился всегда невдалеке. Привели на КП комбату коня. А что будет дальше? Никто не понимал...
Комбат верхом на разгоряченном коне вылетает на нейтральную полосу - и галопом с фланга на фланг - на виду у нас и у фашистов... Фашисты открыли из нескольких пулеметов длинными очередями огонь, заговорил и крупнокалиберный пулемет. Трассирующие пули прочертили небо и перекрестились над головой всадника, который, как коршун, метался между небом и землей... Плащ-палатка комбата летела за ним, как крыло...
Солдаты, до сих пор убитые страхом, с тревогой и восхищением следили за полетом своего комбата.
А фашисты строчили из пулеметов все яростней. Казалось, что конь и всадник подняты над землей на нескольких пиках. Наконец всадник и конь вырвались из пересечения огненных трасс! Взмыленный и разгоряченный конь никак не хотел прекращать свою бешеную скачку и, закусив удила, вставал на дыбы, плясал на задних ногах...
Неразумно? А каким еще другим способом можно было бы за три минуты вывести тысячи людей из гибельного шокового состояния перед сражением?! Проникновенной речью? Не поможет!
Наши комбаты то и дело выбывали из строя и снова возвращались в свой батальон, едва подлечив раны...
Солдаты очнулись. Им теперь неловко было перед командиром, который продемонстрировал им свое бесстрашие. Через час батальон, отбрасывая контратакующего врага, успешно продвигался вперед ближе к Прохоровке... И мы вышли на рубежи, которые занимали наши передовые части до 6 июля!
Едва мы начали закрепляться на прежних позициях наших передовых частей, начался сильнейший артналет: фашисты контратаковали. Не успев еще окопаться, я кинулся в укрытие под сгоревший фашистский танк. Заползая под брюхо танка, увидел неподвижно лежащего на спине нашего солдата. Ноги у него целые, обутые в ботинки. Ползу дальше и удивляюсь тому, что если это труп, то почему он не вздутый - жара стоит такая! Потрогал я его за ноги и даже дернул сильнее молчит. Подполз к голове и ужаснулся. Головы не видать совсем, так как облеплена белыми червями, похожими на муравьиные яйца или на рисовую крупу. Я даже перестал обращать внимание на взрывы вокруг танка - вижу, как медленно то поднимается, то опускается грудь солдата... Ухом прильнул к его груди и услышал - бьется его сердце!.. Я как следует приметил этот танк.
А к вечеру бой стих - контратаку мы отбили и удержались на позициях нашел я замеченный танк. Санинструкторы принесли носилки, вытащили солдата из-под танка и увезли в медсанбат. Его звали Игнатов Федор Васильевич. Я фамилию, имя и отчество запомнил, прочитав своими глазами в красноармейской книжке. Жив ли он теперь? И где он теперь? Я ему спас жизнь. Случайность, конечно. Просто обратил внимание, что "свежий труп" нашего солдата лежит на позициях, которые были в руках у немцев пять суток. Не знаю я, сколько мог бы прожить этот чудо-богатырь еще? Какая жизненная сила помогла ему не умереть пять суток без воды, без помощи... "И хорошо еще, что мы вернули этот рубеж и удержались на нем опять", - думал я.
На следующий день передавали друг другу солдаты, что Игнатов Федор очнулся в медсанбате и рассказал, что его ранило 6 июля в голову, когда батальон отходил назад. Он, очнувшись ненадолго, догадался, что кругом немцы... Рядом догорал танк, который он же сам зажег бутылкой, решил заползти под этот танк, и больше не помнит ничего... Я был рад, что человек остался жить, хотелось мне сбегать в медсанбат, чтоб с ним вместе порадоваться его чудесному спасению, но это было нереально...
* * *Наступило 12 июля 1943 года. С раннего утра фашисты впервые начали артобстрел нашего переднего края особыми снарядами, которые при ударе о землю разбивались, выделяя густой белый дым. Мы очень перепугались, решив, что это немцы начали применять отравляющие газы. Ветер сносил дым вдоль фронта, но мог в любой момент повернуть и на нас! Противогазы мы побросали давно, и у многих на боку болтались только сумки от них, набитые гранатами и патронами. Что делать? Где взять противогаз? Зачем я, дурак, бросил! Ну вот теперь получай за свою дурость и не реви...
