Илья Ратьковский - Дзержинский. От «Астронома» до «Железного Феликса»
– Ссыльный Феликс Дзержинский, – проговорил вошедший звенящим польским акцентом.
– Так вот какие у нас революционеры! Недоучившиеся гимназисты! – гаркнул по-военному губернатор, стукнув кулаком по столу, и побагровел.
– Посмотритесь в зеркало, молодой человек! У вас молоко на губах не обсохло, а туда же, сунулись «рабочими вопросами» заниматься! Что вы смыслите?! Надеюсь, тюремное заключение образумило вас! У вас есть мать и отец? Сколько вам было лет, когда вас арестовали?
Дзержинский обвел взглядом комнату и проговорил:
– Прежде всего, разрешите взять стул.
Губернатор остолбенел.
– Советую вам понять, – закричал Клингенберг, – что находитесь под надзором полиции! Прошу вести себя прилично! Мне не о чем больше с вами говорить! Вон!
Тем и кончилась беседа губернатора с будущим главой ВЧК»[270].
Тем не менее, несмотря на неудачно сложившийся разговор, Клингенберг вскоре дал разрешение на выезд Дзержинского к месту ссылки за счет собственных средств. Через день на пришедшем пароходе ссыльный Дзержинский отбыл в назначенный ему Нолинск. Деньги и одежду ему одолжил земляк, инженер-поляк Завиша, который работал при строительстве местной железной дороги[271]. Железнодорожный инженер, представитель польского дворянства,[272] одолжил для Дзержинского у своего знакомого 20 рублей и передал также ему одежду. Впоследствии 60 рублей ему вернули родственники Дзержинского[273]. Впрочем, одежда была, как говорится, с чужого плеча. При сходе на пристани в Нолинске Дзержинский был одет в темный, сильно поношенный костюм, рубашку с мягким отложным воротником, бархатный шнурок был повязан вместо галстука.
Прибыв в Нолинск, Феликс Дзержинский поселился у местных жителей. «Я нанял себе комнатку, столуюсь у одного ссыльного, но думаю от этого отказаться, ибо нужно ежедневно ходить к нему, а осенью здесь такая грязь, что, выражаясь гиперболически, можно утонуть», – писал Дзержинский сестре[274]. Впрочем, длительного проживания у одних хозяев у него не получалось. Этому мешало пристальное внимание к его особе со стороны полицейских властей, под надзором которых он находился. Особо отличался исправник Золотухин. «Грубые вторжения в комнату в любое время, подслушивание, принуждение хозяев квартиры вести наблюдение за ссыльным и его посетителями делали жизнь молодого революционера невыносимой. Он вынужден был часто менять квартиры»[275]. «В связи с постоянной переменой квартир не пиши мне по домашнему адресу, а прямо (на почту) в Нолинск», – просил Феликс свою сестру Альдону в одном из писем[276]. Позднее, уже на более длительный срок, Дзержинский поселился вместе с народником Александром Ивановичем Якшиным, высланным из Белозерска Новгородской губернии. Последний прибыл в Нолинск в октябре 1898 г.
Нолинск, расположенный в 137 км к югу от Вятки, в этот период был отдаленным провинциальным городком, с населением в пять тысяч человек, даже с учетом ссыльных. В конце XIX века в городе работали женская гимназия, духовное училище, городское трехклассное училище, земская библиотека и больница, аптека, банк, ремесленная школа. Библиотека была огромным благом для ссыльных и пользовалась заслуженной популярностью с их стороны. Она имела достаточно хороший набор книг и журналов, что объяснялось необычностью их формирования. В 1865 г. местные купцы поддержали инициативу учителей, предложивших построить городскую библиотеку. На заседании городской управы они приняли решение: для покупки книг в фонд библиотеки каждый купец должен жертвовать 5 % от своих выигрышей в карточных играх. Таким образом, уже через два месяца была собрана солидная сумма – 460 рублей. Хорошее финансирование определило и уровень библиотечных фондов, активность читателей. Стал ее посетителем и Феликс Дзержинский.
Книги находились и у ссыльнопоселенцев, которых было достаточно в городе. В первую очередь необходимо отметить библиотеку прибывшего в ссылку еще раньше Дзержинского Сергея Александровича Порецкого, проживавшего вместе с Евгенией Александровной Караваевой[277] и ее шестью малолетними детьми[278]. Вскоре, в ноябре 1898 г., в Нолинск будет сослана и родная сестра Караваевой – социал-демократка Екатерина Александровна Дьяконова[279]. Дом С. А. Порецкого стал по средам своеобразным местом сбора всех нолинских ссыльных.
В городе также действовало несколько заводов, в т. ч. кожевенные, салотопильные, пряничные и 5 водочных. Однако реально устроиться на работу можно было только на крупнейшую фабрику Нолинска – Табачно-махорочную фабрику торгового дома «Яков Евсеевич Небогатиков и сыновья». Торговый дом был основан достаточно недавно, но бурно развивался благодаря своему главе. Яков Евсеевич Небогатиков пришел в Нолинск и первоначально занялся сбором тряпья у населения, и вскоре разбогател. Согласно семейной легенде, он нашел зашитые в одежде или перине деньги[280].
Вскоре Дзержинский работал на ней набойщиком за 7 руб. в месяц: с 6 утра до 8 вечера. «Я нахожусь теперь в Нолинске, где должен пробыть три года, если меня не возьмут в солдаты и не сошлют служить в Сибирь на китайскую границу, на реку Амур или еще куда-либо. Работу найти здесь почти невозможно, если не считать здешней махорочной фабрики, на которой можно заработать рублей 7 в месяц»[281]. Условия были отвратительные. Если ранее Дзержинского зрение только начинало тревожить, то работа на табачной фабрике резко ухудшила ситуацию. Скоро Дзержинский заболел глазной болезнью, как он считал – трахомой. Однако работу он не бросал, т. к. она давала некоторый приработок и возможность общения и даже агитации среди рабочих.
Продолжал он наведываться и в дом С. А. Порецкого. Сюда приходила и 25-летняя Маргарита Федоровна Николаева[282]. Как и Дьякова и Караваева, она была бестужевкой, участвовавшей в студенческих беспорядках. Первоначальное знакомство с Николаевой произошло у Дзержинского еще раньше, по пути следования в Нолинск[283], теперь же Феликс всерьез увлекается молодой бестужевкой и влюбляется в нее. Роман между ними быстро развивается, несмотря на некоторую разницу в возрасте и особенности ссыльно-поселенческой жизни…
Вместе с тем Дзержинский не отказывается от агитации и пропаганды среди рабочих махорочной фабрики, он пишет письма не только родным, но и пытается передавать письма через третьих лиц друзьям и товарищам в Польшу, а также в Саратов, Вильно и другие города. Так, поздней осенью он организует встречу проходившей через Нолинск партии политических ссыльных с передачей им теплых вещей и продуктов питания[284].
Случился у него и личный конфликт с надзорным над ним полицейским исправником Золотухиным. Возмущенный просмотром своей личной переписки, Дзержинский буквально вышвыривает последнего из комнаты. Физическое насилие над представителем власти, наряду с другими «прегрешениями» Дзержинского, не могло остаться без последствий.
В этот период Дзержинский и Якушин уже находились под пристальным надзором полицейских властей, о чем свидетельствовало письмо вятского губернатора Клингенберга министру внутренних дел Ивану Логгиновичу Горемыкину: «Состоящие под гласным надзором полиции в Вятской губернии белозерский мещанин Александр Иванович Якшин и дворянин Виленской губернии Феликс Эдмундович Дзержинский с пребыванием во вверенной мне губернии своим поведением проявляют крайнюю неблагонадежность в политическом отношении и уже успели приобрести влияние на некоторых лиц, бывших доныне вполне благонадежными. Из разговоров их можно заключить, что они не прекратили сношений с единомышленниками вне Вятской губернии. Сделав распоряжение о переводе Якшина и Дзержинского в отдаленную волость Слободского уезда, имею честь ходатайствовать перед вашим высокопревосходительством о применении к ним ст. 29 «Положения о полицейском надзоре»[285]. Получив одобрение и согласие министра, Клингенберг дал дополнительное секретное предписание почтово-телеграфному начальству, что если «окажется… Дзержинский и Якушин ведут переписку через третьих лиц, прошу немедленно сообщить исправнику, задержав и эту корреспонденцию»[286]. Вскоре губернатор принимает решение об отправке Дзержинского и Якшина в более отдаленные северные территории. Не влияет на это решение даже то обстоятельство, что здоровье Дзержинского к этому времени резко ухудшилось.
В письме к сестре позднее Дзержинский с иронией писал об этих изменениях в своей ссыльной жизни: «Дорогая Альдона!.. Я был без гроша, вернее только с грошом в кармане, но не в нужде. Глаза у меня действительно болят, и я лечусь, ибо хочу жить, а без глаз жить нельзя.
